Loving Longest 2
Шрифт:
— Я не способен причинить ребёнку вред, — сухо ответил Келегорм, — можешь не бояться.
Элеммакил провёл Келегорма в конец коридора и вниз по небольшой, ступеней в пять-шесть, лестнице. Здесь была мастерская, принадлежавшая Маэглину; сейчас здесь распоряжался Эол, который в основном руководил Маэглином, когда тому поручалось что-то сделать.
Келегорм вошёл в мастерскую и замер. Его сын старательно скручивал что-то щипцами; Эолин помогал ему, подсказывая направление следующего движения.
Келегорму показалось, что он увидел самого себя маленьким, старательным мальчиком
— Рингил, — заставил себя сказать Элеммакил, — это твой отец. Теперь он будет жить… здесь.
Мальчик не ответил: он не знал, что сказать, чтобы не рассердить и не расстроить Элеммакила.
— Привет, — выговорил Келегорм наконец. — Чем ты тут занимаешься?
— Я вот делаю узор, — ответил мальчик. — Это будет украшение для щита.
— Можно я посмотрю? Это что будет? Филигрань? Хорошая заготовка. Ты потом сам будешь это паять?
— Я ему помогу, — проворчал Эолет, который в это время как раз пытался выложить из отдельных серебряных листочков и веточек филигранный узор.
— Это сложно, — покачал головой Келегорм. — Пальцы мальчика могут не справляться с такой тонкой работой.
И Эолин, и Эолет посмотрели на Келегорма с плохо скрываемой неприязнью. Для обоих собственное тело было вечной головной болью, и даже то, что молодость — недостаток, который со временем проходит, не утешало Эола. Несмотря на то, что память о всех навыках и умениях у него сохранилась, руки подростка пока нередко не могли справиться с операциями, которые требовали силы или совершенной координации движений, а Маэглину, как считал Эол, всё-таки порой не хватало сноровки, чтобы выполнить его требования.
— Хорошо, что ты этому учишься, — сказал Келегорм, — но тебе, наверное, всё-таки стоит самому сделать что-нибудь с начала до конца. Давай я тебе покажу? Ты не против? — спросил он у Эолина и Эолета.
— Давай, мне тоже интересно, — сказал Эолет.
Келегорм попросил дать ему рабочий кожаный фартук и встал рядом с сыном. Элеммакила поразило, до какой степени они похожи; он даже удивился, что сам, зная, как выглядит Келегорм, до сих пор не догадался, кто отец ребёнка. Рингил иногда тревожно поглядывал на мать: не злится ли Элеммакил на него? Элеммакил заставил себя улыбнуться, давая понять мальчику, что бояться нечего. Через некоторое время он вышел, чтобы, как обычно, принести детям еду; вернувшись, он по-прежнему застал Келегорма с сыном за работой.
— А ты правда живёшь здесь? — спросил Рингил.
— Да, — ответил Келегорм, — здесь.
Он заглянул в кладовку с маленьким окном, где всё ещё лежали части старых доспехов:
— Да, вот здесь я и живу, — сказал он. — Никто не против, вы же не пользуетесь этой комнаткой?
Эолин и Эолет пожали плечами.
— Конечно, — сказал Эолин, — только мы приходим в мастерскую рано и начинаем работать с утра.
Элеммакил стал чаще заходить в мастерскую: он тревожился за сына. Но Келегорм держал себя ровно и приветливо, хотя и несколько отстранённо. Элеммакил не без удивления увидел, что Эол — оба Эола — отбросили свою неприязнь к нолдор, постоянно задавая Келегорму вопросы и повторяя его приёмы.
Через несколько недель Элеммакил заметил, что сын и Келегорм ведут между собой какие-то разговоры, которые прекращаются в его присутствии, и что Рингил стал запирать свои работы в шкафчик. И однажды утром, заглянув в свою комнату, он увидел там Келегорма и Рингила, а на своей кровати — что-то блестящее и переливающееся. Элеммакил подошёл поближе: на сером суконном одеяле очень странно выглядели диадема, браслеты и ожерелье. Кружевная филигрань, искрившаяся мягкими отблесками серебра, была усыпана бриллиантами. Элеммакил с горечью подумал, что этот серебряный венец должен подходить к его волосам с седыми прядями.
— Надень! Надень, пожалуйста! — попросил Рингил.
Элеммакил неловко, на ощупь надел на голову диадему; с трудом натянул через диадему ожерелье, просунул похудевшие кисти рук в браслеты, поправил волосы. Рингил бросился к нему и обнял; он тихо сказал:
— Мамочка… никого красивее нет! — он знал, что Элеммакилу не всегда нравится, когда его так называют, хотя и не мог понять почему:, но ему всё равно очень хотелось это сказать. Элеммакил почувствовал, как к горлу подкатил комок; он не мог ничего ответить, лишь присел и положил голову на плечо сыну.
— Это мы с отцом сделали вместе, — продолжил Рингил, — все камни на браслетах я сам вставил. Тебе ведь нравится? Эолин и Эолет мне тоже немного помогли…
— Скажи им спасибо, Рингил. Давай я переоденусь, эта одежда плохо подходит к такому убору, — сказал, наконец, Элеммакил.
Мальчик выбежал из комнаты, и Келегорм сказал:
— Не могу не согласиться с моим сыном, — Элеммакил понял, что он имеет в виду — «никого красивее нет». — Сегодня, если ты помнишь, день зачатия Рингила. Я понимаю, что для тебя это не праздник… то есть не совсем праздник, конечно. Но я люблю своего сына, и я очень благодарен тебе. Хочу сделать хоть что-то приятное для тебя, Элеммакил.
Келегорм замолчал и как будто ожидал ответа.
— Я хочу сказать тебе, — ответил Элеммакил, — ты можешь перейти сюда. Можешь разделить со мной ложе. Если хочешь.
— Зачем? — спросил Келегорм.
— Тебе, наверное, неудобно жить там, в кладовке, — сказал Элеммакил. — И я понимаю, что всё равно этим кончится.
Келегорм сначала ничего не сказал ему; потом он ответил, словно через силу:
— Спасибо тебе. Я принесу сюда свои вещи. У меня их немного, — и ушёл.
— Можно? — крикнул из-за двери Рингил.