Loving Longest 2
Шрифт:
— Э, да он ещё дышит, — усмехнулся Харатор. — Заберу-ка я и его в Ангбанд, раз он такой необыкновенный… В худшем случае сделаем из него чучело.
Луиннетти быстро пришла в себя, когда поняла, что Келебримбору ничего не грозит.
— Но где же… где наш брат? — спросил Маглор.
— Его больше нет… — ответила Луиннетти. — Это действительно только его тело. Простите меня, пожалуйста… Нельяфинвэ, — обратилась она к Маэдросу, как к старшему, — прости меня, у меня не было выбора.
— Ты встречалась с Куруфином здесь, в Средиземье? Когда же вы в последний раз виделись? — спросил
— Нет, я видела его в последний раз за несколько часов до нападения на Альквалондэ… он пришёл ко мне, просил уйти с ним. Он обычно прямо в гавани не появлялся, мы встречались в другом месте, но тут пришёл. Я бы и пошла, если бы Келебримбор был с ним. Когда я узнала, что Куруфинвэ оставил мальчика в Форменосе и не знает, жив он или нет, мы сильно поругались. Больше я мужа не видела.
— А как же ты сюда попала? — спросил, наконец, потрясённый Келебримбор. — Отец думал, что ты погибла там, в гавани… как дядя с тётей…
— Бедные все… бедный мой брат… — Луиннетти обняла Келебримбора. — Когда Куруфинвэ ушёл, я и с братом поссорилась. Брат стал говорить, что от родичей Финвэ одни неприятности, что зря я приехала сюда из Средиземья, позволила им втянуть себя в свои дела, что, мол, он теперь скажет нашей старшей сестре — ну и всё такое. Я совсем на него разозлилась, надела платок и ушла к родителям — они ведь жили за городом, вне стен гавани. Заснула, как убитая. Потом проснулась, вышла, поняла, что в гавани происходит неладное, но вернуться уже не успела… Побежала обратно, встретила соседку; она сказала, что брат погиб от рук нолдор и, мол, все видели, как ко мне приходил какой-то нолдо и сейчас мне лучше в Альквалондэ не возвращаться. Я пошла искать мужа, стала метаться туда-сюда; узнала, что вроде бы Келебримбор жив, и Куруфинвэ с братом забрали его с собой. В конце концов, я пришла к Финголфину, когда ваши уже уплыли, поговорила с ним и попросилась с ними пойти. Ну и… не дошла я. Гортаур вызвал мою душу и заставил её войти в тело Куруфинвэ. Сказал, что надо мне пойти к вам в виде Куруфинвэ, письмо забрать, узнать кое-что. Я не хотела, правда, но… выбора у меня не было. И так хотелось увидеть сына, раз мне сказали, что он живой…
— А ты правда была во льдах с нами? — недоверчиво спросил Аргон. — Я тебя не видел… то есть тьфу, конечно, ты же на самом деле женщина! Как ты выглядишь?
— Я среднего роста, в голубом платье и в тэлерийском платке, — ответила она. — И с родинкой на щеке.
— Точно! Помню тебя, — сказал Аргон. — Ты же меня учила чистить рыбу. Мы не умели, а у тебя здорово получалось. А ты не… — Аргон вздохнул, посмотрел куда-то в сторону и сказал: — Ну ладно…
Майтимо понял, что Аргон хотел спросить «не знаешь ли ты, кто пытался меня убить». Про себя Майтимо решил, что поговорит потом об этом с Луиннетти наедине. Видимо, это намерение и нетерпение как-то отразилось у него на лице; Луиннетти поняла его и сказала:
— Тьелперинквар, сынок, мне надо сказать твоему дяде несколько слов, — тот отступил на другую сторону поляны, с опаской глядя на Маэдроса. Аргон тоже отошёл от них и показал жестом остальным, чтобы сделали то же самое.
— Я надеюсь, ты не станешь хуже относиться к моему сыну из-за того, что меня прислал сюда Гортаур? — сразу спросила Луиннетти. — Ведь мальчик ничего не знал об этом, ты же видишь.
— Не стану, но
— Тогда уже нет: когда я стала женой Куруфинвэ и ожидала ребёнка, я сочла, что лучше мне покинуть их дом — я хотела, чтобы Келебримбор рос только со мной, в нашем семейном доме и… чтобы он не был сыном камеристки. Но иногда я выполняла для них кое-какие поручения.
— Луиннетти, ты же знаешь, кому именно Мелькор написал письмо? Ведь Курво же получил его от тебя? — спросил Маэдрос.
— Нет, я не стала бы отдавать чужое письмо! Даже мужу. Меня попросили его передать, и я это сделала.
— Кому, куда его надо было передать?
— Меня попросили отнести письмо в дом Финголфина и Финарфина на Тол Эрессеа и оставить в условленном месте. Может быть, Куруфин проследил за мной и забрал его. Поскольку это было не в первый раз, он мог проследить за мной раньше, а потом, когда мы виделись в последний раз, подъехать к дому и проверить, нет ли письма в условленном месте. Я письма не читала и не знала, что там.
— Тогда письмо должна была получить или Эарвен, или Анайрэ, или Галадриэль, или Аредэль, — сказал Маэдрос. — Причём двух первых, конечно, можно исключить — у обеих уже был ребёнок, и не один. Но когда именно оно было написано?
— Письмо попало в мои руки за день до убийства Финвэ, — ответила Луиннетти. — И если говорить об адресате, то вообще-то в этом доме часто бывали ещё жена Тургона Эленвэ, жена Маглора, невеста Финрода, — я уж забыла, как их звали, — и несколько других родственниц. Если бы я была женой Тургона, я бы вряд ли захотела, чтобы такие письма приносили мне домой и не стала бы держать их дома.
Маэдрос про себя вздохнул с облегчением: если письмо действительно должно было попасть в дом на Тол Эрессеа, то оно действительно никак не могло быть адресовано Карантиру.
— Неужели Куруфин мог найти письмо там, где ты его оставила? Ведь между убийством Финвэ и твоей встречей с ним перед нападением на Альквалондэ прошёл не один день, — недоверчиво сказал Маэдрос.
— Я отнесла письмо за несколько часов до гибели Деревьев, в тот самый день рано утром. Плохие вести расходятся быстро: мне кажется, что после всего случившегося никто не захотел бы читать и хранить письмо от Мелькора. Скорее всего, оно просто осталось там, куда я его положила — на резной мраморной ограде за орлиным крылом, и Куруфин мог взять его оттуда. И это мог сделать кто-то из детей Финарфина или Финголфина, а мой муж потом украл у него письмо уже здесь, в Средиземье. К сожалению, он был способен на такое, — сказала Луиннетти, хотя особого сожаления в её голосе не чувствовалось.
— Но Луиннетти, кто передал тебе письмо?
— Женщина, — улыбнулась Луиннети.
— И как она выглядела? — спросил Маэдрос, сам не зная, зачем.
— Темноволосая женщина в блузке из розового шёлка, расшитой аметистами и опалами и шёлковой юбке в тёмно-розовую и лиловую полоску. На ней были туфли из серебряной парчи, а на голове — шляпка, такая же, как туфли, украшенная пушистыми алыми перьями киринок. Она показала мне письмо — я уверена, что это было именно оно: почерк, бумага, виньетка в нижнем углу — а потом запечатала его при мне.