«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)
Шрифт:
По мнению Анатолия Гладилина, Бродский своим отрицательным отзывом нарушил негласное правило, существовавшее в эмигрантской среде: произведения, авторы которых подверглись в СССР, преследованию, печатать безоговорочно, невзирая ни на какие привходящие обстоятельства. Заметим при этом, что к 1980 году Бродский уже около восьми лет жил в Америке, его мнение о современной русской литературе было чрезвычайно авторитетным. Аксенов же только что появился в США и не имел еще здесь необходимых связей и влияния. Неудача с публикацией «Ожога» на английском языке была для него тяжелым ударом.
Спустя несколько лет он описал эту ситуацию в другом своем романе «Скажи изюм» (1985, издательство «Ардис»), главный герой которого известный фотограф Максим Огородников имеет много общего с самим Аксеновым, а под именем Алика Конского выведен Иосиф Бродский. Вместо романа «Ожог» речь там идет о фотоальбоме Огородникова «Щепки», печатать который отказывается президент американского издательства «Фараон» Даглас Семигорски. Отказ издательства вызван уничижительной рецензией Алика Конского [577] ,
577
См. ниже в письме Аксенова Бродскому от 29 ноября 1977 года: «…там же в Берлине, я говорил по телефону с Карлом, и он передал мне твои слова: „„Ожог“ – это полное говно“».
После появления в печати романа «Скажи изюм» вся эта история с «Ожогом» стала предметом обсуждений, толков, слухов и домыслов в литературной среде, как в эмиграции, так и в России (в середине восьмидесятых зарубежные издания на русском языке все чаще пересекали государственную границу Советского Союза).
Но художественное произведение есть художественное произведение, а подлинные обстоятельства происшедшего оставались неизвестными.
Аксенов так никогда и не простил Бродскому той роли, которую тот сыграл в истории с публикацией одного из любимейших его романов. И уже в самые последние годы жизни, если речь заходила о нашем пятом нобелевском лауреате, не мог скрыть давней обиды. Правда, поскольку острота момента давно миновала, он высказывался об этом в спокойном тоне, немногословно, но не скрывая горечи.
Василий Аксенов – Иосифу Бродскому [578]
29 ноября 1977 г., Ajaccio [579] .
Дорогой Иосиф! Будучи на острове, прочел твои стихи об острове [580] и естественно вспомнил тебя. У меня сейчас протекает не вполне обычное путешествие, но, конечно же, не об этом, Joe [581] , я собираюсь тебе писать. Собственно говоря, не очень-то и хотелось писать, я все рассчитывал где-нибудь с тобой пересечься, в Западном ли Берлине, в Париже ли, так как разные друзья говорили, что ты где-то поблизости, но вот не удается и адрес твой мне неведом, и так как близко уже возвращение на родину социализма, а на островах, как ты знаешь, особенно не-<…> – делать, как только лишь качать права с бумагой, то оставляю тебе письмо в пространстве свободного мира.
578
Опубликовано, как и следующее письмо: Вопросы литературы. 2012. № 4. С. 423–475.
579
Аяччо – главный город и порт острова Корсика (Франция), родина Наполеона.
580
Цикл стихотворений «В Англии» (1977): «Всякий живущий на острове догадывается, что рано или поздно все это кончается, что вода из-под крана…».
581
Уменьшительное от Joseph (имя Бродского по-английски).
Без дальнейших прелюдий, хотел бы тебе сказать, что довольно странные получаются дела. До меня и в Москве и здесь доходят твои пренебрежительные оценки моих писаний. То отшвыривание подаренной книжки, то какое-то маловразумительное, но враждебное бормотание по поводу профферовских публикаций. Ты бы все-таки, Ося, был бы поаккуратнее в своих мегаломанических [582] капризах. Настоящий гордый мегаломан, тому примеров передо мной много, достаточно сдержан и даже великодушен к товарищам. Может быть, ты все же не настоящий? Может быть, тебе стоит подумать о себе и с этой точки зрения? Может быть, тебе стоит подумать иногда и о своих товарищах по литературе, бывших или настоящих, это уж на твое усмотрение?
582
Проявление мании величия.
Народ говорит, что ты стал влиятельной фигурой в американском литературном мире. Дай Бог тебе всяких благ, но и с влиянием-то надо поэту обращаться, на мой взгляд, по-человечески. Между тем твою статью о Белле в бабском журнале [583] я читал не без легкого отвращения. Зачем так уж обнаженно сводить старые счеты с Евтухом и Андрюшкой? Потом дошло до меня, что ты и к героине-то своей заметки относишься пренебрежительно, а хвалил ее (все это передается вроде бы с твоих собственных слов) только лишь потому, что этого хотел щедрый заказчик. Думаю, не стоит объяснять, что я на твои «влияния» просто положил и никогда не стал бы тебе писать, ища благоволения. И совсем не потому, что ты «подрываешь мне коммерцию», я начинаю здесь речь о твоей оценке.
583
В американском журнале женской моды Vogue, № 7, Jule 1977, P.112. – «Why Russian Poets» («Зачем российские поэты?»). Там Бродский, в частности, отмечал: «… достаточно сказать, что Ахмадулина куда более сильный поэт, нежели двое ее знаменитых соотечественников – Евтушенко и Вознесенский. Ее стихи, в отличие от первого, не банальны, и они менее претенциозны, нежели у второго». Не могло, по-видимому, устроить Аксенова и следующее место из статьи Бродского: «Несомненная наследница лермонтовско-пастернаковской линии в русской поэзии, Ахмадулина по природе поэт довольно нарциссический».
В сентябре в Москве Нэнси Мейзелас [584] сказала мне, что ты читаешь для Farrar Straus&Giroux [585] . До этого я уже знал, что какой-то м<–>, переводчик Войновича, завернул книгу в Random House [586] . В ноябре в Западном Берлине я встретился с Эмкой Коржавиным [587] и он мне рассказал, что хер этот, то ли Лурье то ли Лоренс – не запомнил, – так зачитался настоящей диссидентской прозой, что и одолеть «Ожога» не сумел, а попросил Эмкину дочку прочесть и рассказать ему, «чем там кончилось». И наконец, там же в Берлине, я говорил по телефону с Карлом [588] и он передал мне твои слова: «„Ожог“ – это полное говно». Я сначала было и не совсем поверил (хотя учитывая выше сказанное и не совсем не поверил) – ну, мало ли что, не понравилось Иосифу, не согласен, ущемлен «греком из петербургской Иудеи» [589] , раздражен, взбешен, разочарован, наконец, но – «полное говно» – такое совершенное литературоведение! В скором времени, однако, пришло письмо от адвоката, в котором он мягко сообщил, что Нэнси полагает «Ожог» слабее других моих вещей. Тогда я понял, что это ты, Joe, сделал свой job [590] .
584
Нэнси Майселас – редактор в издательстве Farrar, Straus and Giroux.
585
Известное, быть может, самое изысканное литературное издательство в Нью-Йорке, основанное в 1946 году Роджером Страусом. Иосиф Бродский пользовался особым расположением Страуса и имел в его глазах непререкаемый авторитет.
586
Большое нью-йоркское издательство.
587
Коржавин (Мандель) Наум Моисеевич (р. 1925) – поэт, прозаик, в 1947 году на волне сталинской борьбы с «космополитизмом» был арестован, вернулся в Москву в 1954 году, эмигрировал в США в 1973 г.
588
Проффером.
589
Имеется в виду строка из стихотворного текста в «Ожоге» (глава «Сон в летнюю ночь») – Бродский указывал на свое якобы греческое происхождение.
590
Работа (англ.).
«Ожог» для меня пока самая главная книга, в ней собран нравственный и мыслительный и поэтический и профессиональный потенциал за очень многие годы, и потому мне следует высказать тебе хотя бы как оценщику несколько соображений.
Прежде всего: в России эту книгу читали около 50 так или иначе близких мне людей [591] . Будем считать, что они не глупее тебя. Почему бы нам считать их глупее тебя, меня или какого-нибудь задроченного Random House?
Из этих пятидесяти один лишь Найман отозвался об «Ожоге» не вполне одобрительно, но и он был весьма далек от твоей тотальности. Остальные высоко оценили книгу и даже высказывали некоторые определения, повторить которые мне мешают гордость, сдержанность и великодушие, т. е. качества, предложенные тебе в начале этого письма, бэби.
591
См., в частности, письмо Михаила Рощина Василию Аксенову от 11.07.79.
С трудом, но все-таки допускаю, что ты ни шиша не понял в книге. Мегаломаническое токование оглушает. Сейчас задним числом вспоминаю твои суждения о разных прозах в Мичигане, с которыми спорить тогда не хотел, просто потому что радовался тебя видеть. Допускаю подобную глупую гадость по отношению к врагу, само существование которого ослепляет и затуманивает мозги, но ведь мы всегда были с тобой добрыми товарищами. Наглости подобной не допускаю, не допустил бы даже и у Бунина, у Набокова, а ведь ты, Иосиф, ни тот ни другой.
Так как ты еще не написал и половины «Ожога» и так как я старше тебя на восемь лет, беру на себя смелость дать тебе совет. Сейчас в мире идет очень серьезная борьба за корону русской прозы. Я в ней не участвую. Смеюсь со стороны. Люблю всех хороших, всегда их хвалю, аплодирую. Корона русской поэзии, по утверждению представителя двора в Москве М. Козакова, давно уже на достойнейшей голове. Сиди в ней спокойно, не шевелись, не будь смешным или сбрось ее на <–>. «Русская литература родилась под звездой скандала», – сказал Мандельштам. Постарался бы ты хотя бы не быть источником мусорных самумов.