Ловкий ход
Шрифт:
МАТИЛЬДА. А знаешь, кто виноват во всем? Тот молодой человек, что вызвал акушерку.
МАРИЯ. И я даже догадываюсь, кто это…
МАТИЛЬДА. Кто же?
КЯЬРИНА (зовет из-за двери). Мариетта!
МАРИЯ. Иду! (Матильде) Не уходите… (И направляется налево, к комнате Кьярины, но останавливается, потому что та выходит ей навстречу).
Кьярина одета просто — юбка и кофта, скроенная колоколом, чтобы скрыть беременность, однако она только еще больше подчеркивает ее очевидность. Кьярина не чувствует себя стесненно в такой одежде и не замечает комичности своей деформированной фигуры. Она двигается уверенно, спокойно, непринужденно. Ее взгляд стал мягче, голос звучит спокойно, даже кротко.
КЬЯРИНА.
МАТИЛЬДА. Дорогая Кьярина…
КЬЯРИНА(Марии). Сходи к синьоре (имеет в виду квартиру Матильды) и попроси дона Альфонсо… (Матильде) Ваш муж сейчас не занят?
МАТИЛЬДА. Он брился, но уже закончил, наверное.
КЬЯРИНА(Марии). Попроси его придти сюда на минутку.
МАРИЯ. Хорошо. (Выходит направо).
КЬЯРИНА(с видом страдалицы, раскинув руки, чтобы получше показать Матильде пугающие размеры своего живота). Видели?
МАТИЛЬДА. Еще бы!
КЬЯРИНА(слегка улыбнувшись, как человек, который смиренно относится к последствиям чужой вины). И на кого, скажите мне, я могу сердиться? Скажите мне, на кого?
МАТИЛЬДА(солидарно, во имя мира). Вы правы.
КЬЯРИНА. Как ни предусматриваешь, как ни стараешься… И замыкаешься дома, не высовывая носа наружу. Ничто не помогает, ничто. Если дьявол задумал сунуть хвост в твои дела, так он непременно сделает это. И тебе никуда не деться. Он все проделал, этот дьявол, чтобы добиться своего.
МАТИЛЬДА(с пониманием). Само собой! (Намекая на серьезность события). Сунул свой хвост…
КЬЯРИНА. Все сложилось как нарочно. Так все совпало одно к одному, словно кто-то, кому это было надо до зарезу, заранее все подготовил, чтобы случилось именно так… Донна Мати, все вдруг сложилось как нарочно… Отъезд в Америку решился в две минуты… Это, по-вашему, нормально. А разве случайно Мариетта, горничная, которая должна была вернуться из Казерты через два дня, задержалась там больше чем на месяц из-за якобы тяжелой болезни матери. И мне кажется, я не ошибаюсь, донна Мати, и поневоле верю в некоторые сверхъестественные явления… По-моему, и с вами дьявол тоже кое в чем постарался…
МАТИЛЬДА. Как это со мной?
КЬЯРИНА. Ну, как же! Разве не он заставил и вас уехать в Беневенто?
МАТИЛЬДА. Ах да…
КЬЯРИНА. Прежде мы же с вами так часто виделись — то я у вас в доме, то вы у меня… То есть я хочу сказать, что мне никогда раньше не доводилось так долго оставаться одной.
МАТИЛЬДА(с ехидством). Извините, донна Кьяри, но ведь этот дьявол… Он же, наверное, не приставлял вам пистолет ко лбу. Любая женщина обычно сразу понимает, какие у него тайные намерения, у этого дьявола. И она защищается, старается избежать… Вам не кажется?
Кьярина задета за живое, поймана, как говорится, с поличным. Обдумывая слова Матильды, повторяет два или три раза, как бы самой себе: «Да… да… да…» Потом сдается, рыдает, тем самым открывая тем самым подруге свою истинную душевную боль.
КЬЯРИНА. Что вам нужно от меня, донна Мати… Что хотите от меня?
МАТИЛЬДА(довольна). Молодец, вот это другой разговор. Вы уж извините, что я вам говорю это, но вы только что сами говорили такое, что унижало больше вас, чем меня. Да, конечно, я ваша подруга и люблю вас, и кроме того в матери вам гожусь. И вы должны ко мне относиться именно как к матери, а не к какой-нибудь дуре.
КЬЯРИНА(еще более взволнованно). Что вы хотите от меня… Что хотите…
МАТИЛЬДА. Поплачьте, станет легче. Вам сейчас надо, как говорится, вывернуть мешок наизнанку — отвести душу, доверившись человеку, кто вас понимает и любит.
КЬЯРИНА(настаивает прежним тоном). Что вы хотите от меня… Что хотите… Ведь это так просто и судить, и рассуждать, когда дело не
МАТИЛЬДА. Да ничего подобного. Ну, кто станет говорить это?
КЬЯРИНА. Говорят, донна Мати, говорят. Что мне уже за сорок… что в мои годы надо иметь голову на плечах… думать надо… (в искреннем убеждении) А вот думать, донна Мати, не получается. И в пятнадцать или тридцать, и в пятьдесят или семьдесят — никакой разницы. В любом возрасте, когда происходит то, что случилось со мной, не думают и не рассуждают. Более того, вообще теряют всякое желание рассуждать. (Медленно подходит движется к столу в центре комнаты и садится возле него. Матильда молча, нерешительно садится напротив. После недолгой паузы Кьярина продолжает свой монолог. Предположения, размышления, образы — все, что она приводит в свое оправдание, настолько возбуждают, что она ощущает себя персонажем какой-то необыкновенной сказки; и никогда не смогла бы признать, что является ее действительным персонажем). Кажется, что все легко, все возможно. Поэтому думаешь и о последствиях: и еще как думаешь! Нет, не слушайте, донна Мати, когда говорят: «В тот момент я уже ни о чем не думала!» Это неправда. Я, например, все понимала. И вовсе это не «тот момент». Прежде чем подойти к тому «моменту», я столько провела бессонных ночей, предвидя все. Просчитала пункт за пунктом добро и зло, все, что могло из всего этого получиться. (Перечисляя отрицательные моменты). Ведь я рисковала родить ребенка, которого отец мог и не признать. А мои отношения в семье, что скажет брат, что станут говорить люди, мой возраст. Но мне казалось, что все будет прекрасно, что все отнесутся ко мне замечательно. Думала о брате и говорила себе: ну, что может сказать Лоренцо, когда родиться ребенок? Для него это событие тоже будет радостью. И словно слышала, как Лоренцо скажет: «Кьяри, сестра моя, в нем ведь и моя кровь течет. Если отец не хочет признать свое дитя, неважно: у него есть я». Я представляла, как буду крестить его, мысленно нарисовала, какой в доме будет праздник, придет много друзей, вы, ваш муж, другие соседи…. И повторяла себе: «В сущности люди — они добрые и все понимают». Они будут говорить мне: «Кьяри, думайте о здоровье, ребенок — это всегда благословение божье… Вы столько страдали… Вы совершили мужественный поступок, молодец, Кьярина, мы все поддерживаем вас». Потом я думала: а вдруг случится, что ребенок не родиться. Не первой же я буду женщиной, которая выходит замуж и не имеет детей. Если повезет и ребенка не будет, значит, останусь такой, как и прежде… А подумав, что вдруг все и в самом деле окажется, как прежде, заливалась слезами. Такая тоска охватывала, такая горесть, что я как засыпала в слезах, так в слезах и просыпалась. Жить дальше без детей? А почему я не должна их иметь? Лишь для того, чтобы друзья, провожая меня на кладбище, сказали бы: «Молодец, Кьярина, она оставалась порядочной до последнего момента своей жизни». Те же самые друзья, которые смеялись у меня за спиной, издеваясь, что я не нашла мужа и осталась старой девой (разражается рыданиями).
МАТИЛЬДА(почти шутя). Ну, ладно. Жизнь на этом не кончается. Кому что суждено, то и случится. Послушайте меня, Кьяри, все, что сегодня кажется вам непоправимой бедой, завтра обернется радостью в вашем доме.
КЬЯРИНА(предвидя реакцию брата, робко восклицает). Лоренцо…
МАТИЛЬДА. Но простите, Кьяри, отчего вы так казните себя? Ваша история — самая обыкновенная в нашем мире. Ваш брат — художник. Человек интеллигентный, понимающий. Поначалу он удивиться и не исключаю даже, что будет недоволен, но потом здраво рассудит, и все изменится к лучшему. К тому же он сейчас в Америке… А когда вернется, тогда и увидим…
КЬЯРИНА(все время всхлипывая). Он уже вернулся. Прилетел в Рим и прислал телеграмму, что едет в Неаполь.
МАТИЛЬДА(не скрывая легкого испуга). Как, он может появиться тут в любую минуту?
КЬЯРИНА. Он должен был оставаться в Америке еще полгода, ему предложили там выгодную работу, но он очень тосковал, как пишет в телеграмме, и вернулся. И такое решение он принял внезапно, как всегда это делает.