ЛОВУШКА для БЕШЕНОГО
Шрифт:
Аккуратно воткнул в землю белый шпенек, установил на него белый, в ямочках, шарик.
— Удар должен получиться приличный. Вот на нем и закончим… — объявил Котельников своему телохранителю, после чего долго примеривался, поднимая и опуская клюшку, затем резко, с оттягом, ударил. Так его учили бить по мячику в лучшем гольф–клубе Франции «Тамплиеры»: одном из весьма элитных клубов родины мушкетеров.
Выпрямился, приложил ладонь к глазам и замер от удивления. Что за черт! Вместо того чтобы лететь прямо, мячик вдруг резко дернулся и сменил направление, уйдя в сторону и затерявшись в кустарнике под высокими липами. Котельников
Откуда ему было знать, что спрятавшаяся с кустах Джулия опробовала на мячике для гольфа свои невероятные способности. Когда это получилось, девушка едва не захлопала в ладоши от восторга.
Раздраженный Котельников направился в сторону кустарника. Поскольку он не отдал никаких распоряжений, охранник остался в автомобильчике.
Едва оказавшись в густом орешнике, Котельников тут же получил оглушительный удар клюшкой по голове. Джулия не проходила учебы в клубе «Тамплиеры», но в Нью–Йорке, научившись играть в компании сокурсников, пару раз участвовала в соревнованиях студенческой лиги по гольфу. Полученные навыки пригодились.
Котельников свалился на мокрую лесную землю лицом вниз. Джулия перевернула его, что было нелегко. Котельников был тяжел. Он лежал, оглушенный, тупо глядя на стройную рыжеволосую девушку. В ее глазах он прочитал свой смертный приговор. Котельников хотел встать и убежать, но что-то мешало ему. Ее взгляд в буквальном смысле приковал его к земле. Он мог лишь бессильно шарить руками по траве.
Джулия взяла клюшку обеими руками и резким движением вонзила ее в живот Котельникова. Тот дернулся, разинув рот, но закричать не смог. Джулия провернула клюшку пару раз в животе Котельникова. Что-то отвратительно зачмокало.
— Глаголичев…
Джулия тихо произнесла это имя, чуть ли не касаясь губами уха Котельникова.
Когда фамилия бывшего партнера по бизнесу дошла до сознания Котельникова, его взгляд выдал такой испуг, что сердце не выдержало: остановилось, и последний вздох вырвался из его груди.
Джулии показалось, что с этим вздохом вылетело последнее слово — «прости», но ей это было совершенно неинтересно: ее мысли были уже далеко и заняты совсем другим человеком.
Она ушла, а тот, пришпиленный к земле спортивным орудием, дернулся еще раз в агонии и затих навсегда…
«Козырин Юрий Семенович, 55 лет. Опытный чиновник, какое-то время курировал иркутскую приватизацию по линии Минэкономики России. Считает себя знатоком искусства. Постоянно посещает арт–салоны и картинные галереи. Владелец собрания работ мастеров соцреализма. Не смыслит в живописи ничего, то есть, полный профан. Большой тайный поклонник Сталина.
Тяжело пьющий тип, давно махнувший рукой на здоровье. Трижды разведен, детей нет. Питает болезненную страсть к школьницам. Причем нисколько не стесняется совращать совсем малолетних девчонок.
»Чем меньше весит девочка — тем больше кайф! «— цинично повторял он любимую фразу.
Только огромное состояние позволяет ему периодически откупаться от родителей растленных им детей».
Одышливый толстяк Козырин представлялся Джулии легкой добычей. Он презирал охрану, махнув рукой на собственную безопасность.
«Чему быть — того не миновать!» — таков был лозунг его жизни.
При нем находился только его охранник–водитель, который таскал с собой «дипломат», набитый спиртным. Козырин постоянно прикладывался к бутылке, но внешне казался трезвым.
Что удивительно, при таком пьянстве он был принят во всех организациях, причастных к таможенным делам. Лучше Козырина никто не мог рассчитать маршрут фур с ценным товаром таким образом, чтобы при растаможке заплатить сущую ерунду и остаться с большим наваром. Стоило дойти до дела — и пропитые мозги Козырина тут же начинали работать, как высокоскоростной компьютер.
Мало того. Он помнил наизусть все таможенные положения и уложения всех стран, с которыми имели торговые отношения его деловые партнеры. Он мог на память назвать нужный пункт таможенного устава, который освобождал товар от пошлин. Если же дело было связано с конкурентами, мог в том же уставе таможни найти пункт, при котором тот же товар облагался налогом так, что его было проще утопить в море.
Мозги отказывали Козырину только в одном случае когда дело касалось маленьких девочек–школьниц. Старый развратник никогда не работал в промежутке между двенадцатью и двумя часами дня. В это время его машина стояла напротив какой-нибудь школы или гимназии. Козырин сидел, сжимая в одной руке мощный бинокль и поедая глазами ни о чем не догадывающуюся малолетку, а другой рукой ожесточенно качал свой половой насос.
Иногда он покидал машину и устремлялся к школе, пытаясь вступить в разговоры с детьми, уговаривая, предлагая деньги. Некоторые соплячки соглашались: кто за деньги, кто за «Сникерс». Ведь взрослый дядечка с ними ничего не собирался делать. Надо было только отойти за угол школы и постоять со спущенными трусиками, лаская при этом рукой у себя между ног, пока «дяденька» страстно занимался самоудовлетворением.
Наблюдавшей за ним Джулии был глубоко противен Козырин. Но ей не хотелось лишать его жизни тут же, на глазах у детей. Она ездила за ним уже целый день и никак не могла подобраться поближе. Поговорка «Дуракам везет!» здесь себя подтверждала полностью. Дурацкое счастье распутника Козырина сопутствовало ему весь день, с утра и до того момента, пока он не решил посетить художественную галерею на Никитской улице.
Галерей здесь полно. Есть огромные, с большими витринами, просторными залами. В основном в них представлено современное искусство, больше похожее на мазню павиана. «Настоящие» произведения, в дорогих тяжелых багетовых рамах, выставлялись в запасниках. Здесь заключались сделки, во много раз превышающие стоимость всего того, что выставлено в сверкающих галереях наверху.
В один из таких запасников и спустился господин Козырин, сопровождаемый верным «оруженосцем».
Козырин любил картины с изображением Москвы 30–х годов, солидные полотна, выполненные в темных, мрачных тонах. Желательно, чтобы на них присутствовали изображения серьезных мужчин в кителях, с орденами на груди и маузерами на боку. Козырин подолгу останавливался перед такими произведениями, внимательно всматривался. Затем спрашивал о цене. Платил не торгуясь.
Джулия, спустившаяся в подвальчик под предлогом выбора чего-нибудь из «старого», стояла неподалеку от расплывшейся туши Козырина и вспоминала слова Глаголичева: