Ловушка для Горби
Шрифт:
— Барух ата адонаи… — генерал Бэрол Леви, закрыв глаза, чуть раскачиваясь всем телом на стуле и, держа руки у своей рыжей бороды, стал негромко молиться над халой. Дети неслышным топотом повторяли за ним слова молитвы. Йошида вежливо прислушивался к гортанным словам незнакомого ему языка. Неужели этот совершенно немелодичный язык с какими-то сухими, как выжженный песок пустынь, согласными, был когда-то языком его народа, а этот субботний обряд со свечами, вином, молитвой над хлебом и эта традиция многодетства — все это могло стать его бытом, жизнью, судьбой?
Йошида мысленно улыбнулся — он вдруг представил
— Амэн! — произнес Бэрол Леви и до дна выпил свой бокал с вином.
— Амэн! — отозвались хором дети, выпили вино из своих маленьких рюмок, и отец стал руками ломать халу и раздавать всем по кусочку.
Чувствуя, как в этой церемониальной тишине дети ревностно наблюдают за ним, Йошида молча следовал ритуалу — выпил вино, откусил сладкий хлеб-халу.
Но как только жена Бэрола стала подавать на стол тарелки с куриным бульоном, в котором плавали хлебные шарики — matsa-bolls, дети враз заговорили громко, оживленно, перебивая друг друга. Гость решил, что ритуальная часть ужина кончилась. Однако хозяин дома тут же сказал детям строго и негромко:
— Speak English!
Дети враз притихли, пристыжено покосились на гостя, мальчик лет семи заговорил с отцом по-английски.
Через несколько минут Йошида уже понял, что происходит. Загруженный почти круглосуточной работой, Бэрол Леви видит своих детей, практически, лишь раз в неделю, по субботам, и в этот день он целиком принадлежит только им. Но одного дня на десять детей — не так уж много, и дети набрасываются на отца со своими проблемами, вопросами и делами с первой минуты субботы, соблюдая при этом, видимо, возрастную субординацию и религиозные правила поведения за субботним столом.
— Сегодня мы обсуждали в школе тот текст в Торе, где сказано: «люби и уважай», — говорил Бэролу семилетний мальчик с тонким бледным лицом и большими серыми глазами исследователя жизни. — Я не понимаю, зачем нужно было дважды говорить одно и то же. Разве можно любить и не уважать? Разве это не одно и то же?
— А ты подумай, — сказал сыну Бэрол, — у тебя есть раб. Ты не обязан уважать его, но ты должен любить его, потому что он тоже человек. Или, допустим, у тебя есть сосед, с которым ты воюешь. Ты не обязан любить его, но, если это сильный враг, ты уважаешь его, как врага…
Через час, когда ужин был окончен и разрешены все спорные вопросы по толкованию Торы и Талмуда, дети стали одевать куртки и плащи, а Бэрол сказал гостю:
— Не хотите ли пойти с нами в синагогу? Просто посмотреть… Но если вы устали с дороги, в вашей комнате все готово… Я забыл вас предупредить, что по субботам в нашем районе машины не ходят и поэтому вы ночуете у нас. Если не возражаете…
— А в посольстве не будут беспокоиться? Может быть, мне им позвонить?
Бэрол улыбнулся:
— По субботам мы не пользуемся телефоном. Но ваш посол знает наши традиции… Так, что? Пойдете с нами в синагогу или отдохнете с дороги? Ведь у вас дома уже глубокая ночь…
Йошида понял, что тот деловой разговор, ради которого он был приглашен в Израиль и пролетел сегодня три тысячи миль, — этот разговор сегодня не состоится. Но тогда зачем эти израильтяне
Однако лицо его не выразило ни удивления, ни недовольства. И не потому, что вот уже шестнадцать лет как он сменил военную летную форму на фрак профессионального дипломата, а потому, что умение отделять свои эмоции и мысли от мимики лица отличали его народ от всех остальных народов мира.
— Пожалуй, я отдохну… — сказал он.
Бэрол тут же проводил его на второй этаж, в гостевую комнату, где уже горел электрический свет. Комната эта была огромна, и Йошида тут же понял, что к его пребыванию в ней здесь готовились заботливо и тщательно — на журнальном столике у окна были не только самые последние английские, французские и немецкие газеты и журналы, но и дюжина сегодняшних, самых свежих газет и журналов на его родном японском языке. На кровати лежал аккуратно сложенный легкий ночной японский халат-«йуката», на коврике гостя ждали удобные деревянные тапочки-«гета». Йошида мысленно улыбнулся, примиряясь со своей участью израильского пленника.
Пожелав гостю спокойной ночи, Леви ушел, и через минуту Йошида увидел сквозь окно, как Бэрол торопливо шагал по улице во главе шести детей. Такие же группы многодетных религиозных евреев, одетых с той же праздничностью, — все мальчики в темных костюмах, белых рубашках и галстуках, все девочки с бантами, в белых чулках и лакированных туфельках — спешили по улице в том же направлении, что и семья Леви. И почти все на ходу обменивались с Бэролом короткими веселыми приветствиями, рукопожатиями, шутками.
— Шабат шолом!..
— Шабат шолом! А гут шабес!.. — доносилось с улицы.
Безусловно, все эти люди хорошо знали, что Бэрол Леви — генерал и глава их государственной разведки, одной из сильнейших разведок в мире. Но в том, как они шутили с ним, как по-приятельски похлопывали его по плечу или протягивали ему руку — во всем этом не чувствовалось никакого не только восхищения или поклонения, но даже того особого уважения, которое оказывают людям такого ранга в Японии, да и во всех остальных странах. Евреям, которые были старше Бэрола по возрасту, Леви кланялся первый и первый говорил им: «А гут шабес!»…
Проводив взглядом удалившуюся семью Бэрола, Йошида посмотрел на темный, уже вечерний город, простирающийся под ним на пологих холмах. Центр города был далеко, за черной полосой незастроенной долины между старым городом и его новыми пригородами, и там, в центре, светились блуждающие огоньки автомобильных фар. Но здесь, в этом религиозном районе все мостовые были совершенно пусты, а сотни легковых автомобилей были недвижимо припаркованы у тротуаров.
Вздохнув, Йошида взял с постели халат, прошел в ванную, принял душ и вышел в комнату освеженный, уже не в строгом темном костюме, а в легком халате-«йуката» и в «гета» на босу ногу. Хотя в Токио сейчас уже, действительно, почти три часа ночи, но ведь в Иерусалиме еще ранний вечер, и ложиться спать в такую рань Йошиде показалось немыслимо. Он подошел к телевизору, привычно нажал кнопку, но телевизор не включился. Только теперь гость заметил короткую записку над телевизором: «Sorry, no TV at Saturday».