Ловушка для опера
Шрифт:
– А что бы Вы совсем не скучали, вот Вам наши с Егором семейные фотографии – Женщина протянула оперативнику картонную папку для бумаг.
Женщина вышла, а Сергей Иванович, проклиная себя что остался, стал разглядывать сложенный в папке семейный фотоархив. Десятилетний Егор Круглов на фотографии в кругу своих сверстников, выглядел полностью здоровым, с осмысленным выражением глаз. А вот он же в 16 лет, видимо сфотографировавшийся на паспорт. Глаза из другого измерения, аскетическая абстрагированность от происходящего.
«Да не повезло парню» – не успел подумать Сергей Иванович, как его внимание привлекла старая
«Кто же Зоя Николаевна? Дальняя родственница? Откуда у нее фото моих родителей» – мысли о том, что она могла быть его матерью лезли в голову, но Сергей Иванович злился на себя за это, и настойчиво гнал их, видя полную несхожесть внешности родительницы Егора с его матерью.
Неожиданно он вспомнил как ругалась его покойная бабушка на его мать. Они всегда начинались одинаково – «Шалава Зойка….». От контраргумента своей памяти ему стало душно, ладони рук вспотели.
«А вдруг?» – начал капитулировать его мозг, но тут же «выбросил спасательный круг» – «Да что мало что ли Зой? Да и мать уехала на другой конец России, а эти москвичи. Вот и фото их семьи».
Он внимательно всмотрелся в фотографию десятилетнего Егора, который сидел на коленях отца, улыбающегося симпатичного русого мужчины. Зоя Николаевна стояла за их спинами полуобнимая своих мужичков.
Вернулась хозяйка. Увидев, с каким интересом ее гость рассматривает их семейное фото, она села на против.
– Да здесь мы с покойным отцом Егора – прокомментировала она Бодрякову.
Сергей Иванович еще раз всмотрелся в лицо пожилой женщины, но так и не смог ни чего для себя определить. Его состояние было подобно сжатой стальной пружины, и он не выдержав внутреннего напряжения достал заветную фотографию.
– А здесь кто? Ваши родственники?
Зоя Николаевна внимательно посмотрела на милиционера.
– Сережа, а Ваши родители живы? – осторожно, словно ступая по тонкому январскому льду встречно поинтересовалась женщина.
– Да! – не зная за чем соврал оперативник.
– И отец и мать? – недоверчиво переспросила Зоя Николаевна.
– Да слава Богу – уже справившись с эмоциями как мог спокойнее ответил Бодряков.
– Очень хорошо – произнесла Зоя Николаевна, но в ее голосе звучало плохо скрываемое разочарование.
Она рассеянно посмотрела на фотография, которую Бодряков продолжал держать в руке.
– Это я в первом браке – словно молнией прожгли Бодрякова ее слова.
Он словно пьяный, плохо соображая от стучавшего в висках давления, стал спешно прощаться.
– Вы еще зайдете? – видя его возбуждение, затравлено, словно побитая собака, поинтересовалась Зоя Николаевна.
– Наверное, не знаю – неопределенно ответил Бодряков, спешащий как можно быстрее покинуть квартиру своей матери.
Татьянено руководство
Он гнал машину совершено не отдавая отчет куда он едет. Словно он пытался выехать из сложившейся ситуации. Мыслей не было. Было только щемящее чувство в груди, жалость к себе и беспомощность. Словно Сергей Иванович заново окунулся в переживания маленького деддомовца Сережи Бодрякова. На выезде из Москвы его остановили на пикете ГАИ. Инспектор долго принюхивался к водителю, протянувшему ему документы, даже не заглядывая в них. Потом он посмотрел, и обнаружив вместо прав удостоверение Московского уголовного розыска, сморщился как кусок сыра.
Отъехав от поста, Бодряков вспомнил про план. Замутилов, Кратово.
«Нет только не сегодня» – отреагировал мозг, не способный сейчас работать.
Не зная почему, он позвонил в экспертно криминалистический отдел управления к Татьяне. Она удивилась, и одновременно обрадовалась его звонку.
– Мне нужно тебя срочно увидеть. Отпрасись с работы – в его голосе было столько просьбы, что женщина не раздумывая и не задавая вопросов моментально согласилась.
Через полчаса он заехал за ней на работу, и повез ее домой. Татьяна молча сидела рядом с Бодряковым, внимательно всматриваясь в лицо любимого человека, и понимая, что с ним что-то происходит тактично молчала. Купив бутылку коньяка они поднялись к ней в квартиру. Татьяна так же молча стала собирать на стол, а Сергей Иванович сел в полумраке комнаты, пытаясь понять самого себя, и свое отношение к произошедшему жизненному повороту.
«Если бы тогда я повесился, то не нашел ни сына ни матери с братом. Так и ушел бы из жизни с затаенной обидой, разочаровавшись в судьбе» – ужаснулся Сергей Иванович тем, что мог и не узнать всего этого.
В то же время он чувствовал, что тот душевный вакум, который и подталкивал его к отказу от жизни, на сегодняшний день наполнен до отказа. Слишком все быстро для человека, привыкшего отвечать только за себя. Да и вновь обретенные родственные связи больше способствовали нервному стрессу нежели радости и умиротворению от соединения родных людей. Сначала неожиданно обретенный им сын оказался похищен вымогателями, затем брат, совершено невиновный, оказался в тюрьме по чужому обвинению. Мать?
Бодряков помнил разговоры его бабушки, которая в смерти его отца винила «шалаву Зойку». Именно по этой причине он ей соврал о наличие у него родителей – не знал, что ему делать. То ли броситься в объятья этой женщины, то ли задать ей вопрос, который он выпестовал еще в детском доме – как погиб его отец?
Татьяна позвала к столу. Бодряков выпил молча, и не закусывая повторил. Алкоголь немного снял напряжение. Он вдруг вспомнил про женщину, и оценил ее чуткость. Ему вдруг показалось, что если он не выговорится сейчас Татьяне, не поведает о своих мыслях, то свалившаяся на него тяжесть может его раздавить. Он выпил третью рюмку.