Ловушка для волшебников
Шрифт:
— Говард, какой ты заботливый, спасибо! Даже не знаю, как бы я без тебя управилась со всем этим. За меня не беспокойся, я просто вымоталась, мне надо отлежаться. У меня в жизни не было такой ужасной недели, не понимаю, как я вообще ее выдержала. Прости, что не пойду с вами к Эрскину. Вдруг он вроде Торкиля? Еще одного такого типчика мне не вынести. И потом, должен же кто-то быть дома, когда Фифи заедет за вещами. Кроме того, Катастрофа наверняка напросилась с вами, а твой отец, боюсь, как обычно, позволит ей садиться всем на голову! Говард,
— Мам, ты мне всегда это говоришь, а я и так за ней присматриваю, — ответил Говард, забыв, что мама его не слышит.
— Я знаю, ты с ней справишься, — с ласковой улыбкой сказала мама. — Ты так хорошо на нее влияешь. Просто присмотри за ней, побереги ее, последи, чтобы она не откалывала никаких номеров, — и все. Когда я знаю, что Катастрофа с тобой, я за нее спокойна.
— Хорошо-хорошо, — вздохнул Говард.
Он хотел спросить маму, как так получилось, что она его усыновила, но что толку спрашивать, если она его не услышит!
Когда Говард вернулся в кухню без мамы, Громила явно растерялся.
— Не пойдет? — спросил он.
— Она устала, вымоталась, ей надо отлежаться, — объяснил Говард.
Громила глубоко задумался.
— Значит, без машины добираться. Тогда денег надо. На автобус. И сапоги надеть — нам в канализацию лезть.
Заслышав это, папа проворно напялил свое клетчатое пальто, пока его не успел перехватить Громила, и вывернул мамину сумочку. О чудо, за подкладку завалились пять фунтов! Говард и Катастрофа бросились перерывать стенной шкаф в прихожей в поисках сапог.
— У меня мозги усохли. Голову повернешь — а они так и перекатываются внутри черепа, — пожаловалась Катастрофа.
— Цыц! — прикрикнул на нее Говард. — Надевай-ка сапоги.
Резиновые сапоги Говарда успел присвоить папа, поэтому Говарду пришлось довольствоваться старой парой — с дыркой в левой подошве. Удивительно, как быстро они собрались. Говард думал, что Громила будет тянуть время, чтобы еще разок повидать Фифи, но к тому времени, как они выступили в поход, Фифи все еще не явилась за вещами.
А вот Рыжик, наоборот, проявил пунктуальность и уже занял свой обычный пост. Он зашлепал за Говардом и компанией по противоположной стороне улицы, опасливо и настороженно кося подбитым глазом в сторону Громилы. Пока они дожидались автобуса на остановке, Рыжик маячил неподалеку в дверях магазина. Говард решил не обращать на Рыжика внимания. Даже если Шик прознала, что они отправились к Эрскину, все равно она им ничего не сделает — ведь они при Громиле.
Автобуса пришлось ждать минут двадцать.
— И день похмельный, — пробурчала Катастрофа.
Говард прекрасно ее понял: погода стояла холодная, пасмурная, солнце едва проглядывало сквозь хмарь мутным желтым пятном над крышами. Говард упал духом и даже задумался, нет ли у него самого похмелья. Признаваться себе, что его мучают скверные предчувствия, не хотелось.
Прошло еще двадцать минут, и папа не выдержал:
— Должен сказать, что Хатауэй безобразно управляет общественным транспортом. Как улицу перекопать — так пожалуйста, в мгновение ока, а как что полезное — так он никаких усилий не прилагает.
— Сам подумай, управлять чем-нибудь из прошлого ужасно трудно, а Хатауэй ведь живет за четыреста лет до нас, — возразил Говард.
— А учиться водить? — спросил Громила.
— Никогда и ни за что! — заявил папа. — Я рожден на свет для роли пассажира. Катастрофа принялась напевать:
— Хатауэй-Хатауэй, пришли автобус поскорей!
Хатауэй-Хатауэй, пришли автобус поскорей!
Через некоторое время ее метод, как ни странно, сработал: из-за поворота показались сразу два автобуса. Во втором было посвободнее, и все разместились на задней площадке, а Рыжик, к величайшему удовлетворению Говарда, на автобус не успел: он бегом припустил через улицу, когда автобус уже тронулся с места.
Оторвались! Ушли от хвоста! Говард обрадовался, и настроение у него сразу поднялось. Не спеша катить в автобусе без Рыжика было куда приятнее, чем если бы Рыжик тоже поехал и сверлил их злобным взглядом. Да и предвкушение скорой встречи с Эрскином тоже грело душу.
Автобус привез их на другой конец города — на школьной карте этот район был отмечен надписью «Промзона». Они высадились в начале ряда одинаковых красненьких домиков, построенных стена к стене. Дальше город кончался и начинались огромные постройки унылого защитного цвета. Они смахивали на фабрики, хотя, кажется, не работали. А за ними тянулись поля, заросшие сорной травой и усеянные грудами битого кирпича.
— Кто окучивает промышленность? — спросил Говард, подумав, что, кто бы это ни был, он страшный халтурщик.
— Шик, — по некотором размышлении ответил Громила. — Ей это неинтересно.
— Оно и заметно, — нетерпеливо сказал папа, — а теперь нам куда?
Громила наклонился к канализационному люку, блестевшему у них под ногами. Он умудрился подцепить крышку своими толстыми пальцами и поднял ее. Открылась квадратная темная дыра с металлической лестницей, уходящей вниз.
— Нам туда, — сказал он. — Почти пришли. — Почти доползли, — съязвил папа. — Ладно, ведите.
Громила спустился в люк и стал карабкаться по лесенке легко и проворно, как шимпанзе по ветке. Папа медленно и неуклюже полез за ним.
— Сдается мне, — заметил папа, по самые плечи скрывшись в люке и обратив лицо к Говарду, — что наш объемистый друг наконец-то нашел свой подлинный дом.
Лицо скрылось. Катастрофа забралась в люк вслед за папой. До Говарда донесся ее голос:
— А у меня голова прошла! И вообще мне тут нравится!
Говард последовал за Катастрофой. Металлические перекладины лестницы крепились к склизкой кирпичной стене, и чем глубже, тем темнее становилось под землей. Внизу что-то плескалось, и еще оттуда все сильнее пахло сточной канавой.