Ловушка
Шрифт:
– Ты это серьезно?
– Можешь не сомневаться. Я зарабатывал на жизнь телохранителем у больших шишек.
– А я теперь большая шишка?
– Можешь не сомневаться, – повторил он.
Через час после того, как стемнеет, наступает самое лучшее время для Бруклинского моста, и Ричер почувствовал себя туристом, когда они объехали вокруг пандуса, покатили по мосту и их глазам вдруг предстал Нижний Манхэттен, сияющий миллиардами ярких огней. Один из самых великолепных видов в мире, а Ричер много где успел в своей жизни побывать.
– Поезжай на север несколько кварталов, – велел он Джоди. – Мы подъедем к дому издалека. Они думают, что мы сразу направимся
Она повернула направо и поехала на север по Лафайетт, затем свернула налево, еще раз налево и покатила на юг по Бродвею. Ричер внимательно смотрел вперед, вглядываясь в улицы, залитые неоновым сиянием.
– Три квартала, – сказала Джоди.
– Где ты паркуешься?
– В гараже под домом.
– Хорошо, сверни с дороги за один квартал, – сказал Ричер. – Я посмотрю, что там делается. Потом снова приедешь и заберешь меня. Если я не буду ждать тебя на тротуаре, отправляйся в полицию.
Джоди повернула направо на Томас и остановилась, чтобы его выпустить. Он легонько стукнул по крыше машины, и она сорвалась с места. Ричер зашел за угол и нашел дом, в котором она жила, большое квадратное здание с недавно отремонтированным вестибюлем, тяжелыми стеклянными дверями, большим замком и вертикальным рядом звонков с именами жильцов в маленьких пластиковых окошках. Рядом с номером двенадцать имелась табличка «Джейкоб/Гарбер», как будто в квартире жили два человека. На улице было полно людей, некоторые стояли группами, другие шли мимо, но никто не заинтересовал Ричера.
Вход в гараж находился чуть дальше по улице, представляя собой резкий спуск в темноту. Он вошел внутрь. В гараже было тихо и темно. Ричер обнаружил два ряда по восемь парковочных мест – пятнадцать внизу и одно на пандусе, ведущем на улицу. Внутри находилось одиннадцать машин. Он проверил весь гараж, но не обнаружил никого подозрительного, кто прятался бы в тени. Ричер вышел на улицу и бегом вернулся на Томас. Не обращая внимания на машины, перебрался на другую сторону улицы и стал ждать. Джоди появилась с южной стороны, увидела его, остановилась, и он уселся рядом с ней.
– Все чисто, – сказал он.
Она снова выехала на дорогу, свернула направо и покатила вниз, в гараж. Свет от фар метался в темном помещении, высвечивая детали машин. Она остановилась в центральном проходе и задом заехала на свое место. Затем выключила двигатель и свет.
– Как мы поднимемся наверх? – спросил Ричер.
– Эта дверь ведет в вестибюль, – ответила Джоди, показав на дверь.
Металлические ступеньки вели к большой двери, обитой стальной пластиной. Она была заперта на солидный замок, такой же, как и дверь в вестибюль. Они вышли и закрыли машину, и Ричер взял сумку с вещами Джоди. Затем они поднялись по лестнице и подошли к двери. Джоди открыла замок и распахнула дверь. В вестибюле никого не было. Прямо перед ними находилась дверь лифта.
– Я живу на четвертом этаже, – сказала Джоди.
Ричер нажал на кнопку пятого этажа.
– Спустимся сверху. На всякий случай, – сказал он.
Они спустились на ее этаж по пожарной лестнице, Ричер заставил Джоди остановиться, а сам выглянул в пустой длинный коридор с высоким потолком. Слева квартира номер десять, одиннадцать – направо. Двенадцать – прямо впереди.
– Пошли, – сказал он.
Дверь в квартиру Джоди оказалась толстой и черной, глазок на уровне глаз, два замка. Она открыла ее, и они вошли. Затем Джоди заперла замки и опустила старую металлическую щеколду на петлях, которая шла через всю дверь. Ричер подергал ее и понял, что до тех пор, пока она на двери, сюда никто не войдет. Он поставил сумку Джоди около стены, а она зажгла свет, но осталась около двери, позволив Ричеру пройти вперед. Коридор, гостиная, кухня, спальня, ванная, спальня, ванная, кладовки. Большие комнаты, высокие потолки. И никого. Ричер вернулся в гостиную, сбросил новый пиджак и, расслабившись наконец, повернулся к Джоди.
Но он видел, что она совсем не расслабилась. Она старалась не смотреть на него и была напряжена так, как не была напряжена днем. Джоди стояла у двери в свою гостиную, опустив руки, которые прятались в слишком длинных рукавах рубашки, и явно нервничала. Ричер не понимал, что с ней происходит.
– Ты в порядке? – спросил он.
Она тряхнула головой, и волосы упали ей на спину.
– Думаю, я приму душ, – сказала она. – И спать.
– Трудный выдался денек, верно?
– Невероятно.
Она обошла его, стараясь держаться как можно дальше, смущенно помахала рукой – пальцы, точно испуганные зверьки, на мгновение выглянули из длинных рукавов и тут же спрятались.
– В какое время встаем? – спросил Ричер.
– В половине восьмого будет нормально, – ответила Джоди.
– Отлично, – проговорил он. – Спокойной ночи, Джоди.
Она кивнула и исчезла во внутреннем коридоре. Ричер услышал, как открылась и тут же закрылась дверь в спальню, и некоторое время удивленно смотрел ей вслед. Затем сел на диван и снял ботинки. Он был слишком возбужден, чтобы сразу заснуть, и потому решил устроить экскурсию по квартире.
Это было старое здание с высокими потолками. Скорее всего, прежде в нем располагалось какое-то промышленное предприятие. Внешние стены из обожженного кирпича, судя по всему, остались прежними, а внутренние были гладко оштукатурены. И громадные окна, наверное, для того, чтобы на швейную машину – или что тут стояло сто лет назад – падало достаточно света.
Кирпичные стены были естественного теплого цвета, а все остальное – белое, кроме паркетного пола из светлого клена. Квартира выглядела холодной и бесцветной, словно галерея. Ничто не указывало на то, что Джоди жила здесь не одна. Никаких признаков состязания двух разных вкусов. Все выдержано в едином стиле. Белые диваны, белые стулья, полки, составляющие простые кубические секции и выкрашенные той же белой краской, что и стены. Толстые трубы и уродливые батареи парового отопления тоже белого цвета. Единственным ярким пятном на стене гостиной была копия в натуральную величину картины Мондриана, висевшая на стене над самым большим диваном. Отличная копия, сделанная маслом на холсте, в подлинном цвете. Ничего кричаще-красного, синего или желтого, точные, приглушенные тона с маленькими трещинками, указывающими на возраст картины, на белом фоне, который был ближе к серому. Ричер долго стоял перед картиной, совершенно потрясенный. Пит Мондриан был его любимым художником, а эта картина – самым любимым его произведением. Она называлась «Композиция с красным, желтым и голубым». Мондриан написал ее в 1930 году, и Ричер видел ее в Швейцарии, в Цюрихе.
Напротив самого маленького диванчика стоял высокий стеллаж, выкрашенный такой же белой краской, как и все остальное. Внутри разместились маленький телевизор, видеомагнитофон, кабельная коробка, проигрыватель СД-дисков с подключенной к нему парой больших наушников и небольшой набор дисков, в основном джаз пятидесятых, который Ричер любил, но без фанатизма.
Окна выходили на Нижний Бродвей, с которого доносился несмолкаемый шум машин и вливался неоновый свет вывесок. Время от времени Ричер слышал громкий вой сирен, прорвавшихся сквозь открытые пространства между кварталами. Он чуть сдвинул в сторону прозрачные пластиковые полоски жалюзи и посмотрел вниз, на улицу. Те же группы людей, ничего, что могло бы заставить его волноваться. Он вернул жалюзи на место и закрыл их как можно плотнее.