Лоза Шерена. Братья. Часть первая
Шрифт:
— Арман, нет! — крикнул один из дозорных, но чутье зверя гнало вперед. И Арман, до конца сам не зная зачем, уже несся к крыльцу неказистого дома, соскочил с Искры, влетел по ступенькам и ударил в обитую железом дверь:
— Дозор, открывай!
Никто не отозвался. Арман потянул дверь на себя и даже удивился, когда она легко поддалась: здесь было слишком много лихих людей, чтобы забывать о запорах. Внутри оказалось тесно и тихо. Вела наверх стертая до ветхости лестница, поскрипывали под ступнями ступеньки и пахло старостью и пылью. Полумрак прятал мусор по
Он прошел первый этаж, краем уха услышал крики чем-то недовольных дозорных и, различив в тишине едва слышные всхлипывания, толкнул одну из неказистых дверей, оказавшись в темноте душного, грязного коридора.
Вновь скрипнули под ногами половицы, с легким шелестом вышел из ножен кинжал, а рыдания стали единственным звуком в ставшей вдруг густой тишине.
Даже зрение оборотня тут не помогало.
Арман нащупал ладонями еще одну дверь, толкнул ее и, войдя в небольшую каморку… понял, как ошибся…
Мебели здесь не было, да и нужна ли она была? Лишь голые стены с обрывками старых газет, да столь же стертый, как и все вокруг, пол. На полу сидела женщина. Темноволосая, растрепанная, с окровавленным лицом, она тихо плакала у ног стоявшего к ней спиной мужчины. Дверь за спиной Армана с тихим шелестом закрылась, но Арман и без того понимал: живым ему отсюда не выйти. Он узнал стоявшего у окна. Не мог не узнать. И вновь встал на те самые грабли… идиот.
— Надоело! — сказал Алкадий, оборачиваясь.
Он улыбнулся и щелкнул пальцами. Женщина всхлипнула едва слышно и осела на пол кровавой лужицей, матово поблескивающей в ошметках ткани и кожи.
— Зря ты так, — выдохнул Арман.
Высшие маги иногда бывают лишены человечности. Судя по всему, Алкадий эту человечность растерял уже давно.
Маг лишь усмехнулся едва заметно, открыл кляксу перехода и одним движением руки швырнул Армана в звездное забытье. Вылетел Арман уже в заснеженном лесу, не удержался, упал на ровный наст, проломившийся под его весом, и сразу же поймал взглядом Алкадия, выходящего из темноты магического перехода. Стать зверем? Попытаться удрать? А кто ж ему даст?
— Шлюху жалеешь? — спросил Алкадий, осматриваясь. — Она уже старая и покупали ее редко… вот и обрадовалась, дурочка, получив монетку… отмучилась. Разве это плохо? Ты лучше себя пожалей… я бы тебя не тронул, но ты рискнул и вышел гулять без своей любимой игрушки… как глупо, нет?
Холодно тут! И темно. Но темнота глазам оборотня не помеха. И видно, увы, слишком хорошо видно, гримасу равнодушия на лице Алкадия: в очередной раз Армана используют как тупую приманку. Как же эбесит-то, а! Но на этот раз так просто не получится.
— К чему тебе я? — усмехнулся Арман. — Второй раз Мираниса на меня не выманишь, телохранители не позволят.
— Меня сейчас не Миранис интересует! — прошипел Алкадий, и в глазах
Арману даже интересно стало, кто же этого Алкадия так достал-то? Впрочем, Арман и без того почему-то догадывался, кто. Этот кто-то кого не увидит, всех задеть умудряется.
— Меня интересует этот проклятый мальчишка, что то и дело путает мне планы, как его там зовут, Рэми? — кто ж сомневался-то, а? — Как вам удалось обойти магию созданного мной амулета?
— Я был прав, это ты его уговорил, — прошипел Арман и вновь разозлился на Нара, что не дал убить предателя. Но Алкадий лишь рассмеялся:
— Если тебе будет легче, Арман, он не знал, что носит. Твой Рэми слишком чистый, чтобы кому-то навредить. Даже темный цех, в чьи лапы он почему-то попал, не осмеливался и волоска тронуть на его голове: мальчик оказался опасным в своей невинности. Но чистоту можно обойти хитростью, что я и сделал, а теперь жалею: надо было придушить раньше, пока он был в моих руках. Но так же хотелось добраться до вашего драгоценного Мираниса... На этот амулет у меня ушло столько сил… чего ради? Чтобы твой мальчишка не только его сорвал, но еще и уничтожил, чуть меня не достал, да сам выжил. Из-за вас, сволочей, пришлось кормить лозу раньше срока!
Дивные он вещи говорит. То, что следует обдумать, позднее, если Арман выживет. А теперь… теперь надо сделать все, чтобы подпортить Алкадию веселье.
— Ах, какая жалость, — усмехнулся Арман. — Мне разрыдаться, чтобы тебе стало легче?
— Тебе звать, — ответил Алкадий. — Зови! Не знаю, почему, не знаю, зачем, но я уверен, что Рэми к тебе придет, зови!
Он сжал пальцы в кулак, и Арман задохнулся от боли. Проклятая магия! Почему делаешь столь беззащитным?
— Зови! — повторил Алкадий, и боль усилилась. — Зови, тебе говорят! Уверен, он придет.
На миг боль успокоилась. Заснеженные елки расплылись перед глазами, снег набился в рукава, но вместе со временным облегчением пришла и сладость осознания: все к лучшему. После того, что Арман сделал, Рэми не придет. И Аши — тоже.
Этот кабинет казался излишне тесным: Тисмен любил простор лесов, а этот замок, эти панели на стенах, это творение человеческих рук, похожее на клетку, нависающие над ними полки с книгами, картами, магическими наполнителями — это все было таким невыносимым…
Но выбора не было. Солнце уже начинало клониться к закату, истекали последние мгновения дежурства, а принц все так же сидел за письменным столом, погруженный в какие-то бумаги. Со своего места Тисмен видел, что большая часть из них была письмами: просьбами, жалобами, жалостливыми мольбами. Принц пробегал каждое письмо взглядом, спрашивал что-то у стоявшего у рядом секретаря, иногда отвечал сам, в нескольких словах, иногда приказывал написать ответ и в паре предложений объяснял, что должно быть в этом ответе. И уже не вставал с этого стола с самого утра: с тех пор, как принц поправился, повелитель закидывал его работой, будто боялся, что тот вновь что-нибудь натворит.