Лоза Шерена
Шрифт:
– Это моя забота.
– Ребенок тоже был ваш?
Рэми вздрогнул и заставил не дрожать державшую чашу ладонь. Усилием воли убил колыхавшийся внутри гнев и через мгновение смог выдавить, почти спокойно и даже холодно:
– Вы убили его?
– Не вмешался, - поправил виссавиец.
– По приказу...
– ...хранительницы.
– Слишком многое знаете о Виссавии, - сузил глаза Элан.
– Мы пришли не за
– О да, не за этим. Продолжайте. Еще что-то?
– Дайте слово, что не станете выяснять, кто я.
– Даю. Хоть не понимаю. Чем я могу вам угрожать? Боитесь, что я женюсь на вашей любовнице? Ради богов, вы же неглупый человек и все понимаете... Впрочем, не отвечайте. Это не важно. Если вам так охота хранить тайну, так я ж и не против.
– Расскажу вам что-то об Эдлае. Может, это поможет вам защитить себя.
Рэми начал рассказывать, а рассказывая, все более понимал, что поступает правильно, и все более замечал, как глаза Элана медленно меняют оттенок с холодного на внимательно-потрясенный. Попал. Вопрос только - куда?
В тот летний день на улице шел дождь. Рэми вошел в затемненную конюшню, подошел к Демону, коню Эдлая, погладил черную, как вороненое крыло, шею и огляделся в поисках Самала. Но конюха не было, и Рэми уже хотел развернуться, как вдруг заменил тень в углу стойла...
– Самал?
– спросил он.
Это не был Самал, а всего лишь один из младших конюхов, чуть старше Рэми. Всегда гордый и напыщенный, любимец замковых служанок, теперь он казался напуганным, беспомощным, вжимался в дощатую стену стойла, волнуя и без того неспокойного Демона.
– Они ушли?
– выдавил юноша.
– Кто они?
– непонимающе переспросил Рэми, и конюх схватил его за руку, заставляя пригнуться, сесть рядом.
– Эдлай... и тот маг. И не архан, вовсе, - жарко шептал конюх.
– Он странный. Никогда таких не видел. И страшный. Глаза разные, выпученные, как у рыбы. И говорит медленно, слова растягивает, но какие слова! Рэми, я будто смерти в глаза смотрел, понимаешь... Есть тайны, которых лучше не знать. Эту лучше не знать! И лоза... лоза с шипами! Это страшно, страшно!
– Ты горишь!
– спохватился Рэми.
– Бред это, понимаешь! Счас целителей позовем и все забудешь.
– Не уходи! Выслушай, потом поздно будет. Шипы, они впивались в кожу Эдлая... Рэми, как он кричал! Ты бы знал, как он кричал!
– Архан мертв?
– переспросил Рэми.
– Жив... Рэми... маг отпустил...
– Рэми мало что разбирал в бреде конюха, но тот продолжал шептать. Будто от того выдавливал из себя увиденное.
– Сказал, что счастье Эдлая - Кассия его не интересует. Но архан отдаст долг, либо умрет...
– Что он попросил?
– Жерла...
Сказал и упал в обморок. Рэми выбежал из конюшен, за помощью, а на следующий день виссавийцы откачали конюха. Но вернули ему тело, не душу. Несколько дней больной молчал. Бледнел, хирел, а на третий - пропал.
Спустя седмицу стоял ошеломленный Рэми под дубом и смотрел, как ветер бьет смутно знакомым, изрядно потрепанным вороньем телом о толстый ствол.
И лишь через некоторое время решился он перерезать веревку.
Рэми рассказал, а виссавиец некоторое время сидел неподвижно, и руки его, сжимавшие чашу, ощутимо тряслись.
– Знал я, что он не успокоится. Знал я, сначала связь с Шереном, теперь и это!
– шептал Элан.
– Все твари мало... и некому теперь остановить...
Потом вдруг спохватился, быстро успокоился и уже гораздо более холоднее поблагодарил:
– Спасибо. Это все?
– Последний вопрос. Кто для вождя Астрид?
– Старшая сестра, - нахмурился Элан.
– Что за дело вам, молодой человек, до семьи вождя?
– Спасибо, - почувствовал, что холодеет, Рэми и хотел встать, но рука Элана схватила его за запястье, заставила сесть на место.
– Ответьте!
– Вы дали мне слово!
– Заставляете меня жалеть...
– сверкнул глазами Элан, отпуская Рэми.
– А вы, оказывается, маг. И очень сильный. Идите, молодой человек. Только помните, некоторыми знаниями лучше делиться сразу. Потом может быть поздно.
Рэми вышел из таверны, стянул с себя пропотевшую маску, вдохнул полной грудью свежий воздух и, ловко вскочив на Ариса, скрылся в лабиринтах узких улиц.
"Нет за нами слежки?" - спросил он пегаса.
"Нет, - мрачно ответил Арис.
– Но мне не нравится настроение виссавийца."
"Ты читал его мысли?"
"Не осмелился бы, такой может и почуять. Но гнев уловил... И смятение. Твой виссавиец что-то натворил, и это "что-то" страшно его гнетет."