Ложь, которую мы крадем

Монти Джей

Удовлетворительный хруст слышен ненадолго, прежде чем я отрываюсь от его тела и бегу в противоположном направлении, не останавливаясь, чтобы посмотреть, как он отреагировал на удар головой, от которого моя голова пульсировала от боли. Я спотыкаюсь в лабиринте, падаю на изгороди, царапая и порезая себе руки. Я слышала его позади себя, его тяжелые шаги, то, как его ботинки стучат по земле.

Моя грудь болела от чистого глотка воздуха, без дыма, мои ноги горели, когда я свернул за очередной угол.

Я повернулась на долю секунды, просто

чтобы увидеть, как близко он был ко мне, и когда я сделала это, мое тело столкнулось с другим. Моей немедленной реакцией было отбиваться от них, пинать, царапать, кричать, черт возьми, убивать.

— Брайар! Брайар! — Мое имя выкрикивает нападавший, когда они пытаются схватить мои руки, отбивая мои ногти от своего тела.

— Помогите! Кто-нибудь, помогите! — Я вылетаю, продолжая бой. В бреду и сломлена.

— Брайар! Это Дин Синклер, я пытаюсь помочь! — Тот, кого я принял

а за одного из нападавших, оказался деканом нашей школы. Декан, который забрел в лабиринт в поисках двух студентов, застрявших внутри после волнения снаружи.

Окружающие меня стены, кажется, обрушиваются вниз, когда я падаю в объятия кого-то, кто не они. Дьявол мог протянуть руку, чтобы помочь, и я бы взяла ее. Мистер Синклер обнимает меня, прижимая к своей широкой груди, которая пахнет старыми специями, и баюкает мой затылок: — Все в порядке, ты в порядке. — Он воркует, вероятно, чувствуя беспорядочные скачки моего сердца и видя мое измотанное состояние.

Я закрыла глаза, слезы бежали из них, и именно в этот момент я так устала плакать.

Я была сыта по горло рвотой и чувством беспомощности. Играя в игру, в которой они были экспертами. Всего лишь жалкая маленькая пешка в их шахматной партии. Они управляли моей жизнью, моими кошмарами, захватили мою жизнь.

Жизнь, за которую я боролась, и я просто позволила им забрать ее.

Они были избалованными мудаками с вендеттами, в которых я не участвовала. Они хотели меня убить, ясно. Но я покончила с их мучениями и их больными шутками.

Я перестану быть марионеткой. Мне надоело быть мышью в этой кошачьей игре.

Если они хотят играть, то ладно.

Я тоже буду играть.

Я рисовал ее не потому, что она привлекательна.

Многие девушки привлекательны. Есть много красивых девушек и несколько горячих, но сейчас это не главное. Мне все равно, что она красивая.

Я повторял эти слова снова и снова, используя свой угольный карандаш, чтобы подчеркнуть изгиб ее круглого лица, дополнительные детали в том, как румянятся ее щеки, когда она взволнована. Ее изогнутые брови, даже левая с прорезью из-за шрама,

из-за которого не росли волосы. Ослабляя давление, я рисовал форму ее розовых губ.

Я рисовал ее, потому что она была еще одним напоминанием о чем-то прекрасном, от чего у меня только кровь текла. Всю свою жизнь я провел в окружении блестящих вещей, потрясающих людей с блестящими улыбками и красивых домов. Все, что они делали, это отнимали у меня, причиняли мне боль, пока не осталось ничего, что можно было бы отнять, нечего было бы причинять боль человеческому.

Ей вполне подходило имя Брайар (пер. англ. Шиповник), чертов колючий куст в моем боку. Тыкает, колет, раздражает меня.

Лабиринт был забавным. Захватывающий. Мои руки обхватили ее испуганное тело, а она дрожала от моих прикосновений. Даже в темноте, когда вокруг нас клубился дым, я мог видеть эти разноцветные глаза, танцующие от ужаса.

Они тряслись за меня, просили пощады под слоем инакомыслия. Она не умрет легко, отказываясь лечь и сдаться. Меня это устраивало, более чем.

Мне понравилось, что она была готова попробовать и дать столько, сколько она получила.

Мой карандаш сильнее вдавился в бумагу, эти рисунки были просто напоминаниями. Предупреждения о том, что происходит, когда доверяеш красоте, а не действию.

Используя большой палец, я начал растушевывать четкие края, растушевывая их в текстуру кожи, придавая ей больше глубины, чем она того заслуживала.

Мой телефон гудел в кармане, единственное, что могло вытащить меня из скетчбука во время занятий. Я научился заглушать звуки власть имущих в юном возрасте, теперь школа была для меня пустяком.

Вытащив его из кармана, я вижу несколько сообщений от парней, в основном говорящих о Сайласе и его медленной заднице. Мы ждали несколько недель, чтобы узнать о записи с камер наблюдения, которую он пытался взломать.

Что-то в этом было сложнее сделать, чем в остальном, я думаю, он упоминал что-то о брандмауэре? Я, черт возьми, не знаю. Все, что я знал, это то, что он тратит свое драгоценное время.

Мы следили за Томасом, по очереди присматривая за ним, и пока не застали его за чем-нибудь подозрительным. Никаких полуночных пробежек из его многоквартирного дома на Мейн Стрит, никаких контрабандных наркотиков в его машину после школы, мы даже не поймали его, когда он заходил в химическую лабораторию.

Я полагал, что теперь он держит все в своем доме. Пытался затаиться после того, как Крис пропал без вести, а Конфетный Король чуть не погиб от пожара, вспыхнувшего в его доме. Кто бы ни был вовлечен, он знал, что они могут быть мишенью. Они знали, что кто-то придет за ними следующим, и они, вероятно, делали все возможное, чтобы свести свое присутствие к минимуму.

Рук и я всю ночь ночевал возле его дома, и не было даже вспышки света в неправильном направлении. Я начал верить, что мы смотрим не на того парня, что проникновение в химлабораторию и обратно было просто совпадением.