Шрифт:
1
Весна в этом году выдалась ранней, что не радовало лишь заядлых лыжников, которые всю зиму усердно расчерчивали городской парк параллельными линиями, а теперь им приходилось выискивать ещё не растаявшие участки, забираясь всё дальше и дальше от проторённых троп. Группа из трёх человек уже возвращалась обратно, как вдруг палка, идущей позади всех лыжницы, застряла в снегу, да так сильно, что той пришлось остановиться. Девушка с усилием дёрнула палку, и вместе к комками мокрого снега в сторону отлетели смёрзшиеся листья и ветки. То, что было под ними заставило лыжницу отпрянуть назад и истошно закричать. Друзья остановились и оглянулись.
– Что там? В медвежью
– Давай быстрей сюда, а то проснётся и загрызёт тебя, – подключился второй.
Но девушка продолжала кричать и пятиться, пока не упала в подтаявшую снежную жижу. Лыжи слетели, и она, отталкиваясь руками и ногами поползла назад, не в силах отвести взгляд от чернеющей прогалины, из которой торчала палка, раскачиваясь из стороны в сторону.
Друзья перестали смеяться, поняв – что-то не так, сбросили лыжи и подбежав к девушке, схватили её под руки и подняли.
– Что случилось, Катя? Ты чего-то испугалась?
Та уставившись в одну точу, истерично закивала головой и вытянула руку в сторону прогалины.
– Подержи её, – сказал тот, что был постарше, – я схожу посмотрю.
Медленно переступая, он приблизился ко всё ещё раскачивающейся палке, и остановил её, крепко сжав рукой. Взгляд медленно опустился вниз. Острие палки торчало в глазу человеческой головы, заваленной прошлогодними листьями. Лыжник отшатнулся, упал на колени и тут же вырвал, после чего згрёб рукой пригоршню чистого снега, вытер лицо и пошатываясь подошёл к своим друзьям.
– Ментов… надо… вызывать, – заикаясь произнёс он, придерживаясь за дерево, – там такое… блин…
Его снова скрутило пополам.
Подъехать машиной к месту преступления было невозможно, поэтому от ближайшей дорожки, где скопились патрульные машины, скорая помощь и труповозка, к месту преступления нужно было идти не менее ста метров. Лыжники, нашедшие тело, сидели на лавочке, укутанные в одеяла и сбивчиво рассказывали о случившемся стоящим возле них полицейским.
– Что скажешь, младший лейтенант Тюрина? – бодро произнёс оперативник, после того как эксперты очистили тело от листьев и веток. – Первое дело в карьере и сразу такоооое…
– Какое "такоооое"? – ощетинилась девушка. – Думаете убегу? Не дождётесь.
– Ладно, Маша, не обижайся, – сменил тон капитан. – И всё-таки, что мы имеем?
– Женское тело, – подхватила разговор девушка, приподняв палкой край плаща жертвы, – явных следов изнасилования не видно. Одежда цела. Даже колготки не порваны. И, смотрите, сапоги на шпильках. Вряд ли она просто так гуляла в них по парку. По таким зарослям не особо походишь. Могли, конечно, принести тело и бросить здесь.
– И ногти… Обрати внимание на ногти. Уверен, не было никакого сопротивления. Кольца на месте, даже цепочка на шее осталась. Не удивлюсь, если в сумочке будут лежать кошелёк, документы и мобила.
– Кошелёк есть, товарищ капитан, – подтвердил эксперт, – а вот с телефончиком и паспортом проблемы.
– И лица нет…, – вздохнула Маша.
– Да. Но били явно уже после того как жертва упала, – капитан повернулся к экспертам, – поищите, чем её так изуродовали.
– Да чего искать, Марк Игоревич. Вот этот камень. Экспертизу, конечно, сделаем, но вероятность, что на нём будет кровь другого человека ничтожна.
– Это точно. Хорошо, что морозы были крепкие и снега навалило много, а то бы и исследовать было нечего. А так как новенькая, – попытался пошутить опер.
– Давно вы стали циником, товарищ капитан? – грустно произнесла Маша.
– Да уж лет десять, наверное.
– С какого дела отсчёт ведёте?
–
Оперативники пошли следом за носилками
– С чего начнём, Марк Игоревич? – спросила Маша.
– С банального. Нужно личность установить. Ну и посмотрим, что скажут эксперты.
– А как будем устанавливать? Нет же ничего.
– Ну как же "ничего"? Есть человек. И её явно искали. Не может же быть такого, что у неё не было родственников или знакомых, которые бы не обеспокоились исчезновением. Для начала поднимем сводки о пропажах. Займёшься?
– Конечно, – ответила Маша.
2
Уже несколько часов Лиля Зайцева сидела перед экраном ноутбука, в котором букву «ё» недавно сковырнул любимый кот и, наверное, в тысячный раз перечитывала свой текст, выискивая в нём огрехи и шероховатости. По крайней мере ей так хотелось думать, что именно этим она и занимается, на самом же деле ей просто было страшно отдать написанное на растерзание злобной интернет-публике, которая камня на камне не оставила бы от её творения. Лиля была уверена именно в злобности, поскольку начиталась всякого в комментариях к опусам доморощенных блогерш, рассуждающих обо всём на свете, так что ожидать добрых слов не приходилось, тем более писала Лиля о любви, да ещё о любви запретной, о той любви, которой стыдятся, которую ханжески порицают, но о которой, при этом, мечтают все без исключения.
Хотя, чего было опасаться? Её никто не знал, у неё не было ни «друзей», ни подписчиков, но казалось, что достаточно нажать кнопку «Отправить», и миллионы затаившихся читателей кинуться разбирать по буковкам всё то, что Лиля написала. Или не кинутся?… Вот именно это и пугало больше всего… Да и кто она вообще такая, чтобы брать на себя смелость рассуждать о любви? Что знает она о ней? О той любви, от которой сходят с ума, о той любви, которая разбивает сердца, толкает на преступления, которая терзает плоть и выворачивает наизнанку душу. Испытала ли она на себе все её «прелести»? Познала ли наслаждение в его наивысшем проявлении или просто плыла по течению, безропотно отдаваясь тому, кто оказывался рядом? Ощутила ли те волшебные вибрации, сводящие с ума и лишающие остатков воли. Она была уверена, что знает об этой любви всё. Кто как ни она, прочитавшая от корки до корки сотни книг, написанных о любви, пролившая несметное количество горьких девичьих слёз, сопереживая страданиям главных героинь, обманутых, униженных, но всё равно счастливых, ведь у них была любовь.
В детстве Лиля Зайцева быстрей всех бегала, выше всех прыгала, лучше всех училась, а ещё она пела в хоре, играла на пианино, рисовала, плавала и даже ходила на каратэ. Одним словом, была лучше всех, но несмотря на это считала себя самой несчастной девочкой на Земле, а всё потому что никто её не любил. Намучившись и настрадавшись, Лиля наконец поняла, что некрасивой толстушке невозможно заслужить не то что бы любовь, а даже обычную дружбу. О любви, в её высоком понимании, она тогда почти ничего не знала, ей достаточно было, чтобы хоть кто-то подержал её за ручку, угостил ириской или помог донести портфель до дома, но годы шли, а ничего не менялось, и однажды на смену невинным детским переживаниям пришли страдания внезапно повзрослевшей девицы, тело которой в какой-то момент обрело не только формы, но и какое-то странное томление в тех местах, которые подверглись наибольшим изменениям.