Ложь
Шрифт:
в Матто Гроссо.
– Он может жить в этом аду, если хочет!.. Я уеду отсюда, как только смогу встать на ноги.
– Не думаю, что инженер Сан Тельмо позволит Вам уехать… Впрочем, вы поговорите об этом,
когда поправитесь.
– Вы не дадите мне бумагу и ручку?.. Вы можете достать их для меня?.. Мне необходимо напи-
сать в Рио-де-Жанейро.
– Почему Вы не подождете, когда Вам станет лучше?.. Будет бесполезно, если Вы напишете
сейчас же. До возвращения пироги
Руки Вероники вновь горестно и уныло опустились на одеяло, жестом выражая безграничную
скорбь. Был не только Деметрио де Сан Тельмо, была борьба с сельвой, такой суровой, такой мрачной
и угрюмой, такой же непостижимой, как он…
Глава двадцать первая.
– Джонни…
– Что, папа?..
– Известия от Вероники. Я обещал принести их тебе, как только они поступят, и, как всегда, держу свое слово.
– Письмо… телеграмма?.. Позволь мне взглянуть!
Встревоженные и озабоченные глаза Джонни открылись. Под его глазами – темные круги. Он
весь дрожит и трепещет в радужном нетерпении. Опершись на подушки, он лежит на своей постели, уже избавившийся от лихорадки, и, по мнению врачей выздоравливающий. Но на душе его отца, жи-
вущего, похоже, только ради него, по-прежнему царит беспокойство за сына.
– Известия не от нее, но наилучшие. Длинная телеграмма от владельца отеля “Сан Педро”…
151
– А-а-а!..
– Некий месье Бело,несомненно очень любезный господин. Он сообщил мне, что Вероника и
Сан Тельмо задержались там только на один день и продолжили путешествие во вторник на прошлой
неделе, что указывает на невообразимо стремительное путешествие…
– Путешествие – куда?
– Непосредственно в Порто Нуэво, это – ближайшее к руднику Сан Тельмо местечко. Связь
Порто Нуэво с Куйабой осуществляется посредством плотов, пирог и других весельных лодок… Нет
ничего удивительного, что письма задерживаются на несколько месяцев…
– А этот месье Бело видел их?.. Разговаривал с ними?..
– Ну, конечно, сынок, поскольку они провели день в его отеле. Похоже, он был рад тому, что я
послал ему телеграмму, и безоговорочно последовал моим указаниям… Ну а теперь, мы должны
подождать известий непосредственно от Вероники…
– Место, куда можно добраться только на пироге, или каноэ…
– Она выбрала свою судьбу, сын, и абсолютно права, разделяя участь мужчины, которого любит.
Вспомни, что ты обещал мне приложить усилия, чтобы забыть ее, проявить волю и быть сильным… А
сейчас, сынок, мне хотелось бы поговорить с тобой
– И ты туда же?.. Мама талдычит мне о ней каждый день, и она сама…
– Я знаю, что она не стесняется открыто признаваться тебе в своей любви… Я уже сказал твоей
матери и призн'aюсь тебе – она весьма далека от идеала той женщины, которую я представлял для
тебя…
– Твой и мой идеал – одинаковы, отец…
– Как бы я хотел, чтобы у тебя была такая же выдержка, как у меня, чтобы перенести разочаро-
вание, чтобы смириться с тем, что нельзя исправить…
– Возможно, когда-нибудь я и смирюсь.
– Но не таким непонятным образом, а доказывая это на деле своими поступками.
– Поступками?
– Позволь тебе объяснить. Одна из причин, по которой я не хотел, чтобы матерью моих внуков
была Вирхиния – это ее слабое здоровье. Она всегда была больна. Недавно я долго разговаривал о ней
с доктором Ортега. Он считает, что с ее сердцем все в порядке и нет никаких повреждений.
– Нет?.. Я рад, папа… рад за маму и за нее.
– Порадуйся также и за себя самого, окажи мне любезность. Похоже, что ее нервы расшатаны и
порождают редкий феномен – она чувствует симптомы несуществующей болезни.
– Что?
– Дело совершенно ясное: Вирхиния больна от любви к тебе… теперь ты понимаешь, что чах-
нешь, потому что одна женщина тебя не любит, а другая, в свою очередь, больна, потому что ее не лю-
бишь ты…
– Я люблю ее, как сестру, папа.
– Быть может, но она – не ты и она весьма далека от того, чтобы испытывать к тебе такие же
чувства. Она любит тебя, как женщина, и не хочет жить без твоей любви…
– Хорошо, папа, я понял… Но пусть пройдет время…
– Не торопись ни в коем случае. Я даю тебе возможность успокоиться и подумать. А я тем вре-
менем пойду сообщу новости твоей матери. Я скоро вернусь с ней.
Джонни остался один в своей спальне, и лицо его приобретает выражение глубокого уныния.
Он падает духом. Вероника потеряна, и для него уже ничего не имеет значения. Только глубокая жа-
лость к родителям, чьи тревоги и волнения огорчают его, одно лишь нежное сочувствие к застенчи-
вой, робкой девушке с большими светлыми глазами и золотистыми волосами, той, что больна из-за
любви к нему, которую он отвергает.
***
– Уже лучше, правда?.. Гораздо лучше… Стоит только взглянуть на лицо…
152
– И в самом деле… Я выздоровела.
– Мой Хайме – великий врач, хоть я и не призываю расхваливать его.
Вероника удобно устроилась среди подушек, ее голова забинтована гораздо меньше, чем в