Ложь
Шрифт:
— Нормально все! Нормально, да, принцесса? — папин голос дрожал. Как и руки. Впервые у него дрожали руки.
— Папа…. Руки… Ты говорил… Они никогда не должны дрожать.
— И не будут! — он плакал. Второй раз в жизни. Первый был, когда родилась Оля. Но тогда это было от счастья, — Не будут, дочка!
— Оля, сядь ровно и пристегни ремень! — сказала тоном старшей сестры, но она и не думала это делать, а лишь слабо улыбнулась сквозь слезы.
Автомобиль подпрыгнул на очередном ухабе дороги и боль ослепила. Лица — отца, Артема, Оли начали меркнуть.
Черт, насколько же все плохо? Если
— Тема…Я…Я не сказала тебе, — не сказала столько всего. Что люблю тебя и всегда буду любить. Не сказала, что всегда буду держать тебя за руку и…. Слова клятвы начали ускользать. Как и лица. И обивка салона. И белоснежная ткань моего платья, занимавшего будто все пространство автомобиля.
— Не смей! — полный муки рык, — Не смей, слышишь?!
— Я не это хотела, — что же я несла. Только хуже ему делала, им всем, вместо того, чтоб утешить, — Не чтоб попрощаться, нет, а просто…, - мысли путались. От слез пекло глаза. И до чего же трудно говорить. Язык будто тонну весил и к небу присох. Воды бы сейчас!
— Сынок, все хорошо, успокойся! — мягко, но уверенно сказал меж тем папа, — Следи за дорогой, ладно?
Сынок…. Как же я мечтала когда-нибудь такое от него услышать. Сколько ждала, чтоб родители разделили моей счастье. Родители… остальные….
— Папа…. Кто… Кто-то еще пострадал? — внутри все сжалось от страха. Худшего чем охвативший естественный страх за себя.
— Нет, милая. Не волнуйся ни о чем, хорошо? Скоро уже приедем….
Он говорил еще что-то, но слова слились в неясный гул. Месиво. Как и окружающая действительность надо мной. Не различить знакомых черт, не различить даже просто силуэтов. Не различить вообще ничего. Беспамятство. Темное, густое, но такое теплое и манящее. Я как могла сопротивляюсь, но все равно подолжала неумолимо тонуть в нем….
??????????????????????????
Тепло приятно окутывало меня. Оно повсюду, даже в кончиках пальцев на ногах и руках. Но тело наслаждалось им лишь несколько мгновений, ведь вернулась боль. Она сейчас иная — уже не распирающая, но все равно острая, мозжащая. Услышала собственный стон. Он слетел с потрескавшихся губ — настолько, будто я вспомнила привычку грызть их и сделала это на улице в лютый мороз. Только сейчас мороза быть не может, ведь лето, август…
Во рту пустыня. Горло саднило как при жесткой вирусной инфекции. Такой, из-за которой неделю лежишь в кровати. Я помнила… Помнила, как заболела весной в одиннадцатом классе. Горло будто раздирало, голоса не было совсем. В носу не переставая щипало, а из глаз текли слезы. Но страдала я больше всего именно от того, как выглядела, ведь Артем вопреки неодобрению родителей и опасности заразиться самому целыми днями не отходил от меня.
Читал вслух «Мастера и Маргариту» потому, что мы проходили именно это произведение в тот момент. Мне не нравилась история, а он смеялся и говорил, что все равно будет читать именно ее чтоб желая избавиться от необходимости слушать, я поскорее выздоровела. А всего несколько месяцев спустя он…. С этой грязной тварью! О, нет. Этого не было. Вернее, все было не так. Не так!
Веки очень тяжелые. Будто рыдала несколько часов не переставая. Их не хотелось поднимать, да и узкая полоска
— Вика? Вика, ты меня слышишь? — знакомый голос. Чей, интересно? Все же открыла глаза. От света их пекло, но несколько секунд спустя — едва зрение сфокусировалось, я забыла об этом.
И о боли забыла. О физической, ведь душевная в разы сильнее. Боль того, кто впился сейчас в мое лицо полным страдания взглядом покрасневших глаз. В русых волосах широкая седая прядь. Это не обман зрения! О, боже…
— Вот умница, — вновь этот голос. Перевела взгляд на второе лицо.
— Дмитрий Дмитриевич, — узнала его обладателя. Седовласый анестезиолог с мудрыми глазами один из немногих, с кем папа работал чуть ли не с начала своей практики.
— Он самый, — в этот момент появился папа, — Спящая красавица проснулась. И целовать не пришлось. Ой, прости…. Артем, да?
Артем не отреагировал. Продолжая осторожно держать мою руку, нежно коснулся лица, провел по волосам. Услышала его неровное, надсадное дыхание, в котором звучали едва сдерживаемые слезы.
— Как себя чувствуешь, малышка? — папа.
— Пить, — похоже организм подал голос вместо меня. Дрогнувшей рукой Артем поднес мне стаканчик с трубочкой. Обхватив ее губами, потянула прохладную, восхитительно вкусную воду. Почти сразу начало подташнивать, и я прервалась.
— Умница, нельзя много, — папа тоже гладил меня по волосам. Медленно вздохнула и выдохнула. Приступ прошел.
— Оставляю вас, — проговорил тем временем Дмитрий Дмитриевич.
— Спасибо, коллега, — папа обменялся с ним рукопожатием, — Артем, дай-ка ее осмотрю.
Болезненное усилие, которое понадобилось приложить Артему, чтоб отпустить мою руку я ощутила физически.
— Вик, что случилось помнишь?
— Свадьба…. Дерек…., - думать и вспоминать становилось все проще, а вот обличать все это в слова едва выходило.
— Головокружение? Тошнота?
— Нет.
— Плечо болит?
— Немного, — все же призналась.
— Сейчас укольчик сделаем, — и вставив в уши фонендоскоп, стал слушать сердце. Потом появилась медсестра и измерила мне давление. После поставила укол в вену.
— Как она? — спросил Артем.
— Артем, все будет хорошо, — твердо ответил папа и повернулся ко мне, — Пуля повредила только мышцы, солнышко. Ты поправишься очень быстро.
— Ты меня оперировал, да? — предположила я.
— Никому не мог доверить свою принцессу, — поцеловав меня в лоб, тихо сказал, — Ну, отдыхай. Артем?
— Я останусь с ней, — в его голосе металл.
— Ладно, — выдохнул папа после паузы. И вышел.
— Тема…, - только сейчас я заметила, что под одноразовым медицинским халатом у Артема все еще свадебная рубашка. Забрызганная моей уже потемневшей кровью….
Шагнув к койке, Артем присел на край и взял меня за руку. Поднес ее к губам и прижался ими к коже. Развернув ладонь, погладила его по колючей щеке.