Ложкаревка-Интернейшнл и ее обитатели
Шрифт:
— Извини, что мы соврали, — закончил Эму.
— Про крокодилов тоже сочинили? А про утконосов? — разочарованно протянул Бобрик. Он давно подошел сзади и слушал.
— Не, про крокодилов правда, — поспешил успокоить его Эму.
— Все равно нужно к баб Мане, — подумав, решила Галка.
И всем пришлось согласиться. Другого выхода действительно не было.
Эму посадил Лени к себе на спину и пошел первым. Следом двинулись Кенг, Галка и Бобрик.
У бабы Мани веник из рук выпал, когда она увидела на пороге необычную
Баба Маня отпрянула, столкнула со стола блюдце с молоком, и тоненькая струйка потекла к двери. Лени проворно спустился на пол по длинным ногам Эму.
— Флюп-флюп-флюп, — принялся коала за растекшееся молоко.
Кенг хотел одернуть приятеля, шикнув: мол, имей совесть, но вместо этого из его горла вырвался хрип, и кенгуру зашелся в удушающем кашле.
Тут-то баба Маня напрочь забыла о своих страхах и всплеснула руками:
— Ой, милый! Да ты ж болен! А ну-ка, быстро в постель!
Она уложила Кенга в кровать, обложила кучей цветастых подушек и накрыла теплым лоскутным одеялом. Всю ночь хозяйка не отходила от больного, прикладывала ему припарки, готовила отвары из трав и то и дело измеряла температуру.
Кенг бредил:
— Сами мы не местные… — Но в предутренний час заснул крепким сном, похрапывая и раскинувшись на уютной постели.
Кенг еще спал, когда баба Маня накрыла стол. Лени нетерпеливо ерзал на стуле в ожидании парного молока и поглядывал на экран телевизора.
— Лени, я думаю, ты в прошлой жизни был кошкой, — предположила Галка, сидя на стуле и болтая лапами. — Смотри, как молоко любишь!
— Я здоровье поправляю, — невозмутимо отрезал коала.
— Давай-давай, поправляй. — Галка пододвинула к себе тарелку овсяной каши. — Кот Васька нынче в городе, так что все молоко твое.
— Этого Ваську что, в зоопарк забрали? — испугался Лени.
— Да нет, — отмахнулась Галка. — У баб Маниной дочки мыши в подвале завелись.
Вскоре начались телевизионные новости, и ведущая сообщила, что австралийские звери, привезенные в российский зоопарк, до сих пор не найдены.
За этой новостью последовали другие, а баба Маня, подкладывая в тарелку Эму добавку каши, открыто спросила:
— Милок, уж не вас ли ищут?
Эму от вопроса едва не подавился овсянкой. Даже Лени застыл с кружкой молока, опустив туда нос. Его блестящие от сытости глаза уставились поверх кружки на Эму. Словно сам коала был здесь не при чем. Весь его вид говорил: «Ну-с, молодой человек, мы с бабулей ждем, что вы нам ответите».
— Я домой хочу, — помолчав, сказал страус. — В Австралию.
— И то правда, — все поняла баба Маня. — Я когда к дочке в город приезжаю, так уже через день к своей речке и березам тянет. Милее
Час спустя коала по-свойски висел на абажуре и слегка раскачивался. До этого он обследовал фикус, едва не свалился со швабры, прислоненной к стене, и наконец нашел, что лучшего места в доме, чем абажур, нет.
— Бабуль, я пока твоей кошкой буду… — постановил Лени.
Тут в дверь постучали, и он настороженно умолк. Прийти, кроме как Авоське, было некому, и баба Маня это быстро смекнула.
— Принесла его нелегкая с утра пораньше, — пробормотала она, торопливо накрыла спящего Кенга с головой одеялом и забросала подушками, а Эму запихнула в шкаф между пальто. Кенг открыл было глаза, но решил не высовываться. Лени распластался на куполе абажура. Галка и Бобрик переглянулись и чинно уселись за стол с чашками чаю. Баба Маня тоже присела на краешек стула.
— Эка, какое у вас застолье с утра! — удивился дед Авоська, переступая порог.
— Ой, смотрите, кто пришел! Авоська! — подскочила со стула баба Маня. — Проходи, гость наш дорогой. Кашу будешь? — И баба Маня щедрой рукой отмерила деду полнющую тарелку овсянки. — Молочка? Галинка, подай-ка Авоське молоко!
Галка бросила на деда косой взгляд и пододвинула кружку с молоком. Напористое гостеприимство бабы Мани круто поменяло планы деда Авоськи. Он вообще-то пришел с очень важным известием, а тут такой теплый, радушный прием. Так что известие дед решил приберечь на конец застолья для пущего эффекта. Он с аппетитом уплетал кашу и запивал ее молоком, глядя на Галку:
— Ох, и молодежь у нас нынче, Мань. Ты посмотри, у одной платок набекрень…
— Это бандана, дед, — вставила Галка.
…бада-ана, бада-ана, — передразнил Авоська. — А у бобра нашего, ну что за прическа? Волосы дыбом. Никакого за ними пригляду.
Бобренок погладил свой бобрик. Ему нравилась собственная прическа. И Галкина бандана тоже. Но Авоська имел на этот счет другое мнение.
— В наше время выйди вы так на улицу — да вас бы засмеяли. Как клоуны, ей-бо, — продолжал Авоська. — Вон Маня. Она у нас первейшей красавицей была. Косу заплетет, платок цветастый накинет, все парни тут как тут. Петухами пред нею так и ходют.
Баба Маня, засмеявшись, смущенно махнула на деда рукой.
— А ты тоже? — спросил Бобрик.
— Чего тоже? — не понял дед.
— Ну, это… петухом ходил?
— А как же! — дед Авоська доел кашу и облизал ложку. — У меня, брат, хоть бобрика такого, как у тебя, и не было, зато я на ло-о-ожках играл — заслушаешься. Правда ведь, Мань? Хорошо играл? — повернулся он к бабе Мане.
— Ой, хорошо! — поддакнула та.
Эму среди пальто было уже невмоготу. Он умирал от духоты. Потревоженная пыль забила ему ноздри, и страус, корчась на полусогнутых ногах, едва сдерживался: