Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса
Шрифт:
– О, думаю, материалы у нас более высокого класса, чем обычно в университетах, – высокомерно поправила Риа, но Леон видел, что ей приятно. – Ну да, нас здесь около пятнадцати тысяч. Маленький город. Уютные кафе, спортивные залы, кино. Живут несколько художников, маленькая Вальдорфская школа…
Дорожки были чистыми и вились вокруг домов – от коттеджей до больших официальных зданий. Все вместе производило скорее впечатление хорошо финансируемого исследовательского института, чем денежной громады. Люди встречались молодые и старые, одевались как придется, ходили в основном парами и компаниями, увлеченно беседовали.
– Пятнадцать
– Это головной офис. В основном здесь занимаются вопросами медицины. У нас по миру много других холдингов, и устроены они совсем по-другому. Но мы спешно подтягиваем их до уровня штаб-квартиры. Здесь хорошо работается. Текучесть кадров низкая на удивление. На самом деле нам нужно каждые лет двадцать возвращать людей в большой мир, чтобы не забывали, как он выглядит.
– И ты сейчас в таком отпуске?
Риа ткнула его пальцем в плечо.
– По-твоему, я могла бы здесь быть счастливой? Нет, я всегда жила вне кампуса. Я не гожусь для командной работы. Это разрешено: здесь такое место, где даже одинокий стрелок находит свой путь к славе.
Они теперь шли по траве, и Леон рассмотрел, что на деревьях – необыкновенно мощных, коренастых красных кленах – проложены подвешенные к ветвям мостки, как будто здесь потрудилась семья швейцарских Робинзонов. Мостки были снабжены веревочными перилами и лебедками с корзинами для подъема и спуска. Люди, пробиравшиеся по этим дорожкам, шумно окликали друг друга и хохотали, когда встречным, чтобы разминуться, приходилось протискиваться вплотную.
– Они не устарели? – Леон шевельнул бровью в адрес мостков.
– Для некоторых они никогда не устаревают, – ответила Риа. – Есть такие люди, которым это удовольствие не надоедает.
Тон, которым было сказано: «Есть такие люди», напомнил Леону другую ее фразу: «Медведи не должны быть такими счастливыми».
Он кивнул на скамью – скорее, очень широкое, сплетенное из прутьев, веревок и проволоки кресло.
– Нельзя ли на минуту присесть? То есть Бюль не будет возражать?
Риа щелкнула пальцами.
– Бюль сам распоряжается своим временем. Если мы на пять минут задержимся, кто-нибудь сделает ему интересную и полезную процедуру или инъекцию на эти же пять минут. Не волнуйся.
Она села на скамью, которая выглядела тонкой и хрупкой, словно была рассчитана на детский вес, и похлопала по свободному месту рядом. Когда Леон сел, плетенка почти не прогнулась под ним. Очень хорошая работа, сделанная мастером своего дела.
– Ну, так что происходит, Риа? Сперва ты поддерживаешь захапавшего мою работу Бротигана, довольна, что меня ссылают в Сибирь… – Он вскинул руку, предупреждая ее ответ, и обнаружил, что ладонь дрожит и в груди дрожь от загнанного в бутылку гнева, который он не смел признать. – Тебе хватило бы одного слова, чтобы это прекратить. Ты – посланница бога из чана, ты в «Эйт» – абсолютный монарх. Прикажи ты содрать с Бротигана шкуру, выдубить ее и сшить тебе сапожки, он бы сам бросился снимать мерку. А ты бы им позволила.
А теперь я, министр без портфеля, готовлюсь к событию, из-за которого Бротиган лопнул бы от восторга, – к встрече с Великим Старцем в его собственном чане. С человеком, который, если захочет, проживет тысячу лет, с человеком-государством, суверенным и неприкосновенным. Так я хотел бы знать: зачем? Зачем вся эта секретность, и недомолвки, и обходные
Риа дала пройти компании аспирантов, погрузившихся в обсуждение теломер. Шум их голосов и босых ног, шлепающих по мосткам, был хорошим предлогом для паузы. У Леона колотилось сердце, под мышками стало скользко. Он сознавал, что сам проколол разделявший их пузырь иллюзии, молчаливое согласие с тем, что все нормально, что бы это ни значило.
– Ох, Леон, – сказала Риа, – извини. Здесь так принято – в утопии кое о чем стараются не говорить. В конце концов входит в привычку проговаривать все у себя в голове. Понимаешь, невежливо портить людям сад, указывая на поселившихся там змей. Ну, ладно, хорошо, скажу кое-что прямо. Ты мне нравишься, Леон. Средний сотрудник такой конторы, как «Эйт», – колодец несбывшихся желаний, вычисляющий, чего могут желать другие. Мы имеем с ними дело не первое десятилетие – с талантливыми, влиятельными, способными преодолеть фильтры и двойные фильтры. Мы их знаем.
А ты работал по-другому. Мы, как только тебя приняли в «Эйт», завели на тебя досье. Видели твою дипломную работу.
Леон сглотнул. В резюме он сделал акцент на оценках, промолчав о дипломной. О ней он предпочитал не упоминать.
– Мы и подумали: вот совсем другой человек, вдруг у него найдется дом, подходящий к нашей дверной ручке? Но мы знали, что с тобой будет, если оставить тебя в «Эйт»: они станут тебя гнуть и переделывать под себя и либо переделают, либо погубят. Мы сами слишком часто так поступаем. Берем подающего надежды юнца и вводим в жуткую культуру Бюля, к которой он совершенно не подходит. И человек либо с воплями бежит прочь, либо… вписывается. Второе хуже. Вот мы и позаботились, чтобы у тебя на правом плече сидела добрая фея – в противовес дьяволу на левом. – Риа замолчала, поморщилась и влепила себе шутливую затрещину. – Опять я изъясняюсь эвфемизмами! Дурная привычка. Но ты меня понимаешь.
– И вы позволили вытолкать меня…
Она стала серьезной.
– Мы были уверены, что долго драить пуговицы – не для тебя. Рассчитывали, что ты захочешь уйти.
– И тогда вы сможете меня нанять.
– О, нанять тебя мы могли бы в любой момент. Или купить весь «Эйт». «Эйт» бы тебя нам отдал – ты сам сказал, что Бротиган с радостью отдал бы свою шкуру мне на сапоги. Это ко всем относится.
– Так вы хотели, чтобы я прежде… погулял на воле?
– Теперь ты перешел на эвфемизмы. Это заразно! Идем.
Перед входом в сердце Бюля ему выдали закрытый комбинезон, похожий на костюмчик кролика. Пришлось пройти пару двойных дверей, между которыми волосы шевелил ионизированный стерильный воздух. Здание было приземистым, из невзрачного бурого кирпича, без окон. Так может выглядеть водоочистительная станция или склад. На стенах – облицовка керамической плиткой красноватых и коричневых оттенков, отчего казалось, будто они попали в печь для обжига. Внутри было тихо. Пара бдительных охранников в штатском пристально проследила, как они переодеваются в комбинезоны из микропористого материала с пластиковыми масками. Комбинезоны были снабжены замкнутой системой циркуляции воздуха с баллончиком на запястье, а когда охранник услужливо помог открыть клапан, Леон заметил, что маленькие сопла обдували оконце маски, не давая ему запотеть, и в то же время не сушили глазных яблок.