Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса
Шрифт:
– Вам хватит, Риа? – спросил более высокий из пары охранников. Он был одет как студент, которого девушка пригласила на семейный обед: мягкие, присобранные у щиколоток слаксы и выглаженная рубашка с короткими рукавами, обтягивавшая накачанную грудь, бицепсы и мускулистую шею.
Риа поднесла запястье с баллончиком к маске.
– Тридцати минут достаточно, – сказала она. – Вряд ли у него найдется для нас больше времени.
Она обернулась к Леону.
– Мне думается, такие предосторожности – излишни. Зато ограниченный запас воздуха не дает затягивать встречи.
– А куда девается выхлоп? – спросил Леон, ерзая в
Он впервые назвал этим словом личность, а не концепцию, и в полной мере осознал, что личность, носящая имя, совсем рядом.
– Сюда. – Риа указала на большой пузырь, вздувающийся у нее на загривке. – Пузырь за пузырем, и ты становишься похож на человечка «Мишлен». Та еще шутка. – Она наморщила нос. – У тех, кто бывает здесь часто, постоянный скафандр. Гораздо удобнее. Но Бюлю неуклюжесть нравится.
Риа провела его по коридору, где тоже встречались люди то в закрытых комбинезонах, то в более солидных скафандрах, изящно облегающих тело и переливающихся радужными цветами.
– Правда? – переспросил Леон, догоняя Риа. – Я бы назвал все здесь элегантным, а не неуклюжим.
– Ну да, элегантность по ту сторону двери шлюза. Но мы сейчас внутри тела Бюля. – Взглянув на его лицо, Риа улыбнулась. – Нет-нет. Это не игра слов. Все, что по эту сторону двери, – Бюль. Его легкие, кровеносная система, железы. Мясо в чане, но чтобы чан работал, необходимо как раз все остальное. Ты – вроде гигантского чужеродного организма, вторгшегося в его ткани. Очень интимно.
Они миновали еще одну пару дверей и оказались почти одни в зале размером с баскетбольную площадку университета, где учился Леон. Люди здесь если и были, то очень далеко. Риа понизила голос – пришлось склониться к ней, чтобы расслышать.
– Когда ты снаружи, говоришь с Бюлем через его многочисленные щупальца вроде меня или по телефону, он – власть. Гигант. Но здесь, внутри его тела, он очень-очень слаб. Костюмы уравнивают шансы игроков. Все это – игра ума, аллегории. И ведь это только «Марк-1», система, наскоро собранная после… несчастного случая. Милях в пяти отсюда, на глубине полумили, строится «Марк-2». Когда будет готов, пробьем тоннель и переведем его туда, не повредив даже кожи «большого» Бюля.
– Ты никогда не рассказывала, что это был за «несчастный случай», как он сюда попал. Я думал, инсульт или…
Риа покачала головой, тихо прошуршав микропорой.
– Ничего похожего.
Они уже перешли зал, направляясь к дверям на другой стороне.
– Зачем здесь так много места?
– Осталось от прежней планировки, раньше здесь был просто институт биотехники. Зал использовался для общих собраний и симпозиумов. Теперь он для нас слишком велик. Требования безопасности не допускают больше десяти человек в одном помещении.
– Это было покушение?
Леон спросил не раздумывая, резко, словно срывал пластырь.
Снова шелест микропоры.
– Нет.
Риа положила руку на вентиль на двери, собираясь его повернуть и открыть проход дальше.
– Я что-то трушу, Риа, – остановил ее Леон. – Он на людей не охотится?
– Нет.
Даже не видя ее лица, Леон почувствовал улыбку.
– А может, ему нужны органы? Группа крови у меня не редкая, и за телом я не так хорошо ухаживал, чтобы…
– Леон, – перебила она, – если бы Бюлю
– Значит, я не стану ни добычей, ни пищей?
– Весьма маловероятно, – бросила ему Риа и открыла дверь.
В этой комнате было темнее, освещение напоминало свечное, а от пола шла ритмичная вибрация – вуфф, вуфф.
– Это его дыхание, – сказала Риа. – Здесь расположена система фильтрации. – Носком туфли она указала на вделанный в пол люк. – Кровеносная система наверху. – Леон выгнул шею, задрал голову к покрывающей потолок решетке, перевитой тонкими трубочками.
Еще одна пара дверей и еще прохладная темная комната, почти без звуков, а затем одна дверь в конце – дверь шлюзовой камеры, и перед ней еще один охранник в штатском; боковая комната со стеклянной дверью трещит от пристально следящих за экранами людей. У охранницы – на этот раз женщины, отметил Леон – на виду квадратный пистолет со вздутием на стволе, липучкой закреплен на боку.
– Он там, да? – спросил Леон, указав на шлюз.
– Нет, – возразила Риа, – нет, он здесь. Мы в нем. Помни об этом, Леон. Он – не то, что лежит там, в чане. Ты в каком-то смысле оказался в теле Бюля, едва выйдя из вертолета. Сеть датчиков протянута до самого аэропорта – она, как волоски у тебя на загривке, чувствует дующий в округе ветер. А теперь ты пробрался внутрь и сейчас у него в сердце или в печени.
– Или в мозгу.
И тут отовсюду прозвучал голос, теплый и добродушный.
– Мозг переоценивают.
Леон оглянулся на Риа. Та за щитком маски красноречиво подняла бровь.
– Настройка звука. Фокус для развлечения гостей. Бюль…
– Подожди, – вмешался Бюль. – Подожди. Мозг – это важно – сильно переоценивают. Древние египтяне думали, что он нужен для охлаждения крови, – вам это известно? – Он фыркнул. Леон чувствовал, что звук начался внизу живота и поднимался через туловище – очень приятный, проникающий звук. – Сердце. Они считали, что Я живет в сердце. Я раньше никак не мог понять: как же они не догадались, что Я – то, что лежит между органами слуха, позади органов зрения? А ведь эта одна из дурацких игр мозга, объяснение задним числом. Для нас очевидно, что орган Я – мозг, потому что мы уже знаем, где оно живет, и другого представить не можем. Когда мозг думал, что живет в груди, он прекрасно обосновывал и эту точку зрения: конечно, в груди, ты же чувствуешь там печаль и радость, голод и сытость… Мозг… вот вам и мозг!
– Бюль, – сказала Риа, – мы входим.
Наружная дверь зашипела, открываясь, и Леон увидел Бюля – он напоминал себе, что сказала Риа: Бюль не здесь, Бюль всюду, – но не мог избавиться от чувства, что Бюль тут. Чан Бюля был удивительно мал, не больше саркофага, какие устанавливали древние египтяне в погребальных камерах. Леон старался не таращиться внутрь, но невольно взглянул. Иссохший сморщенный мужчина плавал в ванне, перевитый тысячами оптоволоконных кабелей, уходящих в булавочные проколы на нагой коже. Еще были трубки. В большое отверстие в паху уходила одна, в выпуклый шрам на животе – другая, потоньше и с маленьким клапаном, а еще – в нос и в ухо. Безволосая голова была примята сбоку, как тыква, которая выросла вплотную к забору, и на плоском участке не было кожи, только белая кость и тонкая металлическая сеточка и еще грубая, узловатая ткань шрама.