Лучшее за год 2005. Мистика, магический реализм, фэнтези
Шрифт:
— Я не думаю…
— Волшебник, — прошептала мама и кивнула.
— Волшебник, это тот, кто занимается волшебством? — спросил Мак. — Может быть, и так. Хотя вряд ли это правильно.
— Ты же не фокусник, — возразила я. — А у нас волшебниками называют фокусников, которые выступают перед публикой и демонстрируют разные трюки и тщательно подготовленные чудеса. Мак, ты ведь этим не занимаешься.
— Когда ты делал это с мячом, — заговорил Дэнни, — ты ведь говорил на другом языке, правда?
— Это был язык лечения
— Другие языки, — опять шепотом повторила мама.
— А еще он может разговаривать на языке воды, — вмешался Джефф. — Могу поспорить, он может разговаривать и с землей, и с огнем.
— Воздух и вода у нас не совсем такие, как у тебя в стране, — медленно сказала я. — Но ты все же можешь с ними разговаривать.
— Да.
— И они тебя слышат и отвечают.
— Да.
— Чуть раньше ты говорил о том, чтобы отправить послание отцу.
— Да.
— А ты можешь поговорить вот с этим? — Я положила мяч на пол и взяла со стола солонку. Потом открыла ее и высыпала соль прямо на стол.
— Я…
Я протянула ему пустую солонку и серебряную крышечку.
— Ты говорил, что твой отец — человек. Но он мог бы прийти за тобой, если бы получил послание?
— Да, моя мать помогла ему овладеть секретами перемещения.
— И что тебе еще нужно, чтобы отправить послание?
— Нечто такое, что могло бы проскользнуть через врата между мирами. — Мак перевел взгляд на солонку. — Наречие, чтобы объяснить этому предмету, куда следует добраться и как попасть сюда. Частицу этого мира, принадлежащую только ему, чтобы врата могли открыться в нужный момент. Бумагу. Что-нибудь для написания текста. И немного удачи.
Я взяла у мамы блокнот и ручку и пододвинула Маку.
Он сел за стол. Понюхал блинчик, улыбнулся Джеффу и положил кусочек блинчика в солонку. Мак потрогал бумагу и удовлетворенно кивнул, посмотрел на ручку, потом на меня. Я забрала у него ручку и продемонстрировала, как она действует. Он улыбнулся, наклонился над столом и стал писать. Вероятно, из-под пера у него выходили буквы, но мне никогда не приходилось видеть ничего подобного ни в одном алфавите. Мама сильно побледнела, но продолжала молча наблюдать за Маком.
Дэнни подошел ко мне, протянул руки, и я передала ему мяч. Он повертел мяч между ладонями. Мое имя осталось на оболочке, но оно стало ярче, словно надпись сделали заново. Дэнни покачал головой, дважды хлопнул себя ладонью по лбу, снова покачал головой. Потом вернул мяч и взял меня за руку.
Никогда раньше он этого не делал. Его ладонь была теплой, сухой и сильной. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: «Почувствуй и запомни».
Мак закончил письмо, вырвал листок из блокнота, а потом поднес ладони к тексту и пошевелил пальцами. Строчки задрожали и стали мерцать.
Рука Дэнни так напряглась, что мои косточки затрещали, но он вовремя опомнился
— Мак, — окликнула мама.
— Миссис Сильвер?
Мак положил письмо на стол, выпрямился и посмотрел ей в глаза.
— Только дети верят в волшебные сказки.
— Разве только они?
Мама вздрогнула. По ее щеке скатилась слеза.
— Вера в сказку приносит боль.
— Почему?
Она заметно напряглась.
— Если ты существуешь, почему бы не случиться другим чудесам? Если ты можешь отправить послание между мирами, почему я не могу снова поговорить с дочерью?
— Вы можете поговорить со своей дочерью, — сказал Мак и посмотрел на меня.
— С другой дочерью, которая умерла.
Воцарилась тишина.
— Через те врата я никогда не проходил, — наконец сказал Мак.
— А люди проходят через те врата?
— Каждый когда-нибудь проходит, но я ни разу не встречал тех, кто вернулся бы обратно.
Из маминой груди вырвались рыдания. Ее плечи бессильно опустились, и она заплакала. Мак положил руку ей на колено. Мама закрыла глаза, откинула голову на спинку стула. Из-под опущенных ресниц катились слезы.
Я не знала, что делать. На похоронах Мириам я не могла ни о чем думать, только вспоминала о ней, представляла, как буду тосковать по своей сестре, и негодовала по поводу несправедливости. Я полностью отдалась своим переживаниям. И сама в тот момент хотела умереть.
У меня не было ни сил, ни времени задуматься, как чувствует себя наша мама.
С тех пор печаль время от времени возвращалась ко мне, но она была уже не такой острой и не столь длительной. Теперь я уже знала, что не остановлюсь посредине, у меня были силы, чтобы пережить свое горе и жить дальше.
О чувствах мамы я могла догадываться только потому, что она отказалась от тех занятий в своей жизни, которые так много значили для нее прежде. Например, она больше не занималась помощью бездомным.
Мама накрыла своей ладонью руку Мака, лежащую на ее колене, а другой рукой прикрыла лицо. Через пару минут она перестала всхлипывать и взяла себя в руки.
— Извините, — прошептала она.
Мак пожал ее руку, потом отпустил ее.
— Я должен отослать письмо. Я знаю, что отец обо мне беспокоится. Надеюсь, у меня получится.
— Да.
Мак свернул листок в манере оригами, и у него получилась маленькая замысловатая фигурка. Он засунул ее в солонку, завернул серебряную крышечку и держа в ладонях поднял к лицу. Полилась плавная незнакомая речь. Солонка трансформировалась на глазах. Сначала она изменила форму и стала похожа на яйцо, наполовину стеклянное, наполовину серебряное, затем вокруг него образовалась сверкающая радужная завеса и яйцо почти скрылось за ней. Глазам стало больно, и я на мгновение отвела взгляд.