Лучшее за год III. Российское фэнтези, фантастика, мистика
Шрифт:
Мы, плоский народец, соображаем быстро. Отвечать вызвался Рыцарь Мечей.
«Мой меч указывает как раз в сторону оштукатуренного тоннеля. Если она пойдет по ступенькам вверх, то попадет в тупик и до утра не выберется! В общем пойду я!» — воскликнул он.
«А если она подумает, что ты символизируешь совсем другое? Вдруг она решит, что твой бравый вид обещает ей, что никуда спешить не надо и с минуты на минуту появится спаситель на белом коне и в латах? Точь-в-точь как ты?» — нудным голосом спросил вечный перестраховщик Семерка Динариев.
«Да отстань ты!», — бросил Рыцарь Мечей, записной грубиян.
Тата
Рыцарь Мечей пронесся во весь опор сквозь дрожащий пламень. Мол, следуй за мной туда!
«Ладно. Сделаю так», — кивнула сообразительная Тата.
Труба, по которой теперь, согнувшись в три погибели, следовала Тата, была выкрашена серо-зеленой краской, которую изобрели в шестидесятые годы минувшего века исключительно для того, чтобы наводить на сынов человеческих уныние и тоску. Не удивительно, что именно ею красили советские вытрезвители духа — коридоры загсов, приемные комиссии институтов, казармы и ленинские комнаты.
Чтобы отвлечься от незавидной своей доли, Тата предавалась излюбленному занятию — мечтаниям о живой шиншилле.
Пушистые эти крысы страшно нравились ей. Она представляла себе, как заведет одну. Как будет кормить ее пророщенным овсом и отрубями, какой славный, с опилочной выстилкой внутри, устроит ей домик, как станет лечить ее, если та заболеет.
Когда труба, к явному облегчению измучившейся путешественницы, открылась в вымощенную кирпичом подземную галерею, Тата вдруг вспомнила, что так и не придумала своей шиншилле кличку. Больше других ей нравилось имя Иннокентий, но тут крылся подвох: еще на прошлый день рожденья она твердо решила, что шиншилла, которую ей обязательно подарят на следующие именины, будет девочкой. И как же быть? Допустимо ли назвать девочку-шиншиллу Иннокентией? — вот какой вопрос обдумывала Тата со спасительной увлеченностью.
Это был самый угрюмый участок подземелья из всех, что Тата уже миновала.
То и дело в галерею, где-то на уровне Татиных ляжек, открывались узкие прямоугольные отверстия-бойницы, заполненные тяжелым удушливым газом (мы, плоский народец, предолго спорили, о том, что это за дрянь и откуда она). Шелушащиеся стены галереи были обильно покрыты разновсяким мусором — прошлогодними листьями, истлевшими газетами, линялыми пищевыми пакетами и комьями грязи — вероятно, весной и осенью помещение затопляли сточные воды…
Потолок галереи был достаточно высок, но если в человеческих жилищах высокие потолки сообщают находящемуся в них комфортабельное чувство неба, то в подземельях высокий потолок неприятен, он лишь сообщает мучительной тревоге еще одно, третье измерение…
«А если бабушка и в этот раз не разрешит шиншиллу, я пойду и сама куплю, наперекор!» — постановила Тата. И тотчас споткнулась о горку битого кирпича, что громоздилась возле обваливающегося участка стенной кладки.
Тем временем потолок галереи становился все ниже. В самом ближайшем будущем галерея грозила выродиться в очередной, до дрожи знакомый Тате, серо-зеленый коридор. Так и вышло. Однако, имелось в этом новом коридоре и кое-что необычное — по потолку ползли упитанные электрические черви-провода.
Справа от входа в коридор виднелась дверь
На двери — рисунок белой краской. Носатый, с дерзкой ухмылкой, солдат одним ртом курит отчаянно дымящую сигару. В правой руке вояки — бутылка с тонким водочным горлышком. В левой — нечто вроде поезда с вагончиками, Тата не сразу угадала в нем стилизованный шашлык на шампуре. Надпись: «Дембель-86».
Тата так увлеклась разглядыванием граффити, что совсем не заметила табличку с черепом и костями, которая сиротой стояла в полуметре от порожка.
Возле двери, которая выглядела опрятно и лжеспасительно, Тата вновь занервничала. А вдруг ей нужно вовсе не в коридор, который, конечно же, продлится еще одной осклизлой трубой. А в эту самую смешную дверь? А вдруг там… лифт наверх?
Тата воспламенила еще один факел от старого, уже агонизирующего, и в неровном его свете вновь разложила колоду.
«Что там за дверью?» — спросила она.
Дискуссии на предмет того, как именно Тате ответить, на этот раз заняли у нас долгих два часа. К счастью, два часа по времени нашего Плоского Королевства, которое, как известно, идет гораздо быстрее человеческого. Для Таты же не прошло и двух секунд. Спорили о том, как подоходчивее объяснить девочке, какую именно опасность представляет собой старая трансформаторная будка с оголенными контактами.
Пятеро вооруженных забияк с Пятерки Жезлов голоса себе сорвали, ходатайствуя за вибрирующую средь молний Башню.
Дескать, Тата увидит, как объятые ужасом людишки валятся из окон Башни к вящей славе Господней, и поймет: туда ей не нужно.
Мы, партия умеренного устрашения, ратовали за Повешенного. Вот взглянет Тата на него и поймет — за дверью ее ждет кое-что посерьезней этой постной рожи с рыжей щетиной.
Но тут помогать вызвался сам Дьявол.
«Что ни говори, а страшней меня для простого человека карты нет, — самодовольно сказал он. — Вот сижу я, господин, с рогами и крылами, на черном троне, а у самых мохнатых ножищ — мои нагие данники, мужчина и женщина, к трону моему прикованные стальными цепями. И одного взгляда в глаза мои достаточно, чтобы остановиться!»
Мы согласились, хотя Дьявола, конечно, недолюбливаем. Но скорее за склочный нрав, чем за общую, так сказать, инфернальность. Ведь ко всем известному Князю Тьмы наш Дьявол отношение имеет такое же, какое дорожный указатель — к пункту назначения. Он всего лишь свидетельствует: эта дорожка ведет в ад, да и эта в перспективе ведет.
Дьявол оказался прав — Тата испуганно сгребла нас гуртом и, не глядя больше на дембельскую дверь, спрятала.
«Да дверь наверное и заперта…» — с притворной непринужденностью рассудила Тата и продолжила свое угрюмое странствие.
Злоключения Таты имели для меня одно отрадное следствие — моя любовь Королева Кубков оторвала-таки взгляд от драгоценной вазы с чародейственным вином.
Она отставила свой священный Грааль в сторону, по-детски трогательно зевнула, несколько раз сморгнула — чтобы отдохнули близорукие глаза-незабудки, и, поджав ножки в парчовых туфлях, удобно устроилась на троне. Не скажу, чтобы она позвала меня или сделала мне знак внимания. Но по крайней мере теперь она могла его сделать!