Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)
Шрифт:
Не останавливаться. Не останавливаться. Сейчас нельзя останавливаться.
Белла сделал вид, что все отлично. Притворилась, что вспоминает.
— Их лиц не видно, они смотрят куда-то вверх по улице, — сказала Белла. Ноги жаждали сбежать. Не упоминай о мистере Стежке.
— Я не могла не сделать им лиц, — возразила тетушка Вита. Ну да, не могла она так ошибиться в предмете своей гордости и живом олицетворении человечности, не могла поставить такое пятнышко позора на чайной розе своей репутации. — Именно с них картинка и начинается. Мне нравилось делать лица.
Белла, как полагалось, глянула, но не сошла со своего пути.
— Ну а теперь она мне нравится. Я просто стала сентиментальной, наверное. Та картинка, что в ванной. — Белла добавила последнее утверждение, чтобы удержать внимание тетушки Виты на вышивке наверху.
Даже дядя Сэл ей помог. Он начал кивать. Дядюшка Сэл, вариант «заботливое поведение номер 3».
— Ты можешь подняться и взглянуть на нее, — сказал он. — Она все еще там.
Белле никогда не потребовалось бы смотреть на нее еще раз. Она знала ее до мельчайших деталей.
Двое детей, вид со спины, держатся за руки и смотрят вверх по улице. Мальчик в голубой курточке и белых штанишках, длинные коричневые волосы, коричневая датская или фламандская шляпа — мягкая, в форме ковшика, определенно такая, которую носили мальчики из другого времени и места. Маленькая девочка в темно-красном платье с белым кружевным воротничком, длинные светлые волосы. Два дома, уходящие в перспективу, ведущие вверх по улице, затем стена, за ней дерево, невдалеке на тротуаре в конце дороги — старинный фонарный столб.
И лицо женщины, возможно их матери, которая глядит на них из полуоткрытого окна, будто бы напоминая им, что надо зайти в деревенскую лавку, или, может быть, предупреждая, что с незнакомцами следует быть осторожней.
И в этом-то вся проблема.
Потому что на этой уходящей в перспективу улице, там, где в ее опрятном пространстве сходятся все линии, возле того места, где стена встречается с деревом, есть именно такой незнакомец. Пешеход на боковом тротуаре, маленький, простенький, который определенно должен быть только фигуркой для композиционного равновесия, у которого и набросаны-то лишь самые общие черты. Черты из семидесяти с половиной крестиков. Маленький, но все-таки довольно большой — размером точно в семьдесят с половиной крестиков, где каждые четыре крестика складываются в жирный черный квадрат. Квадраты лежали неровно, и с одной стороны незнакомец был перекошен и как бы надорван. Рваный человечек.
Белла никогда не могла выкинуть из памяти эту фигуру за фонарем, позади домов, маленькую и размытую, перекошенную расстоянием. Дайте ей ручку — и она ее нарисует, и, как в игре в классики, перечислит, вырисовывая, все ее клеточки. Это была мантра, с которой она жила все эти годы.
Четыре дадут настоящий квадрат,Затем еще восемь в пару линеек.Четыре дадут нам другой квадрат,И четыре для плеч — ровнее скамеек.Шесть, чтоб была линия тела,Затем еще шесть, чтобы оно не худело.А потом еще пять, чтобы перекосить,Будто кто-то решил им перекусить.Затем еще шесть в линию тела,Затем еще шесть, чтобы сыто гляделоИИ это все, что касалось того, как они были соединены вместе.
Человек в широкополой шляпе — или с ужасно деформированной головой, — с двумя кусками, выдранными из левого бока, и третьим, вырезанным из ног. Скособочившийся рваный человечек.
И Белла пришла, чтобы опять встретиться с ним. С существом, которое стояло за всем, что она делала, которое определяло появление таких вещей, как дополнительные замки на большой зеленой парадной двери, и на внутренней двери тоже. На внутренней Защитной Двери, покрашенной в зеленый, потому что Белла где-то прочитала, что темно-зеленый не дает войти демонам и чертям.
— Я поднимусь и взгляну на нее, если не возражаешь, — сказала Белла. — Похоже, я сентиментальна, как и ты, тетушка Вита.
— Сентиментальность — хорошая черта, — ответила тетя. — В мире слишком много противного. Слишком много плохих людей. А старые ценности — это хорошо.
— Я, пожалуй, составлю тебе компанию, Бел, — совершенно неожиданно сказал дядя Сэл. Он повернулся к Вите. — Мне кое-что надо наверху. Думаю, следует заварить этот новый «Дарджилинг», который ты недавно купила. Я уверен, что Белла должна его попробовать.
Белла была удивлена, обрадована и шокирована одновременно. С каких это пор дядюшка Сэл решает что-то сделать? С каких это пор он проявляет такое стратегическое мышление — да вообще мышление, которое не совпадает с его ролью в пьесе «Вита и Сэл»?
На то должна быть какая-то причина.
До того как Вита успела занять его чем-то другим, например, попросить его помочь ей на кухне с чаем, — в конце концов, это был ее день рождения, — Сэл выбрался из кресла и направился к лестнице.
Еще одно «в первый раз».
Белла метнулась за ним, уже готовая к тому, чтобы подняться на этот второй этаж и войти в эту ванную комнату.
Но на то должна быть какая-то причина.
— Дядя Сэл, — сказала она в шаге от лестницы, — на самом деле, ты можешь этого не делать.
— Не говори чушь, Бел. Когда я вообще делал что-нибудь сам? И снова он ее удивил.
Почему сейчас? Почему все так? Белла решила быть прямой.
— А почему сейчас? — Вот так. Жестко и напрямую.
Ее голос был тверд, и он рассеянно моргнул, когда она прошла мимо и сделала несколько первых шагов по лестнице.
— Просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке, — сказал он, начиная подниматься по лестнице вслед за ней. — Эта вышивка крестиком тоже меня беспокоит.
Белла от удивления чуть не споткнулась. Что он сказал?
— Ты о чем, дядя Сэл? — Она услышала, что ее голос дрожит.
— Она беспокоит меня, она беспокоит тебя, — сказал он из-за спины. — Я всегда его ненавидел. Фигуру в глубине. Маленькую и неправильную.