Лучшие годы мисс Джин Броди. Девицы со скудными средствами
Шрифт:
— Я не знала, что и Моника вам позировала, — сказала Сэнди.
— Я сделал лишь несколько предварительных набросков. Ты не находишь, что этот антураж ей весьма подходит? А вот эскиз портрета Юнис в костюме Арлекина. Мне показалось, она будет в нем отлично выглядеть.
Сэнди рассердилась. Эти две, Моника и Юнис, ни словом не обмолвились им, что позировали учителю рисования. Впрочем, теперь, когда им уже по пятнадцать, они многое утаивали друг от друга. Она внимательней всмотрелась в рисунок.
В костюме Арлекина Юнис выступала в школьном спектакле. Маленькая, ладная, с острыми чертами лица, на рисунке
Дженни плохо сдала последние экзамены и в те дни преимущественно сидела дома, наверстывая упущенное и готовясь к переэкзаменовке. У Сэнди создалось отчетливое ощущение, что клан, не говоря уж о самой мисс Броди, отбивается от рук, и она думала, что, возможно, даже лучше, чтобы он распался вовсе.
Где-то внизу заплакал один из маленьких Ллойдов, за ним — другой, потом все хором. Дидра Ллойд, взмахнув подолом пейзанской юбки, побежала смотреть, что случилось. Ллойды были католиками, и религия обязывала их иметь много детей, независимо от их собственного желания.
— Мне хотелось бы когда-нибудь, — проговорил Тедди Ллойд, собирая эскизы, перед тем как повести Сэнди пить чай, — нарисовать вас всех, девочек Броди, каждую в отдельности, а потом всех вместе. — Он вскинул голову, чтобы убрать с глаз золотистый локон. — Очень интересно написать вас всех вместе и посмотреть, что за групповой портрет у меня получится.
Сэнди подумала, что в таком желании, вероятно, подспудно кроется попытка сохранить единство клана Броди ценой только начавших проявляться индивидуальностей его представительниц. Она повернулась к нему и с внезапно вспыхнувшим раздражением, какое в последнее время посещало ее нередко, ответила:
— Полагаю, все мы будем выглядеть как одна большая мисс Броди.
Он счастливо рассмеялся и посмотрел на нее пристальней, словно видел впервые. Она ответила ему таким же пристальным взглядом маленьких глаз, в котором можно было различить дерзкий шантаж осведомленностью. Он поцеловал ее долгим влажным поцелуем и хрипло сказал:
— Пусть это послужит тебе уроком: чтобы не мерила художника неподходящими мерками.
Она бросилась к двери, тыльной стороной ладони вытирая губы, но он своей единственной рукой поймал ее:
— Нет никакой необходимости убегать. Просто ты — едва ли не самое уродливое маленькое существо, какое я видел в жизни, — после чего вышел, бросив ее в мастерской, и ей не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним вниз. Из гостиной донесся голос Дидры Ллойд:
— Иди сюда, Сэнди.
За чаем она пыталась осмыслить чувства, какие вызвала у нее только что случившаяся сцена, но это оказалось трудно, поскольку присутствовавшие за столом дети без конца требовали ее внимания. Старший мальчик, которому было восемь, включил радиоприемник и под аккомпанемент оркестра Генри Холла принялся, жеманно пародируя английскую интонацию, петь «О, сыграй мне, цыган». Трое остальных галдели каждый на свой лад. Поверх всего этого шума Дидра уговаривала Сэнди называть ее по имени, а не «миссис Ллойд». Поэтому у Сэнди не было возможности разобраться, какие чувства всколыхнули в ней поцелуй Тедди Ллойда и его слова, и решить, было это оскорбительно для нее или нет. Сам мистер Ллойд развязно предложил:
— А меня за пределами школы можешь называть Тедди.
Между собой девочки и так уже называли его Тедди-маляр. Сэнди по очереди обвела взглядом всех Ллойдов.
— Я столько слышала от девочек о мисс Броди, — между тем говорила Дидра. — Нужно непременно пригласить ее на чай. Как ты думаешь, она придет?
— Нет, — ответил Тедди.
— Почему? — спросила Дидра абсолютно безразличным тоном и, не вставая с низкого табурета, на котором сидела, пустила по кругу тарелку с печеньем; она была такая томная, с такими длинными изящными руками.
— Эй, дети, прекратите гвалт, а то выгоню из комнаты, — прикрикнул Тедди.
— Приведи мисс Броди к нам на чай, — попросила Сэнди Дидра.
— Она не придет, — отозвался Тедди. — Правда, Сэнди?
— Она страшно занята, — ответила Сэнди.
— Дай мне сигарету, — сказала Дидра.
— Она все еще опекает Лаутера? — поинтересовался Тедди.
— Ну… да, немного…
— У Лаутера, должно быть, есть свой подход к женщинам, — проговорил Тедди, махнув единственной рукой. — Половина нашего женского коллектива проявляет о нем заботу. Почему он не наймет экономку? У него же куча денег: ни жены, ни детей и аренду платить не нужно — дом у него собственный. Почему бы ему не нанять толковую экономку?
— Думаю, ему нравится мисс Броди, — сказала Сэнди.
— Но что она в нем нашла?
— Он ей поет, — неожиданно резко ответила Сэнди.
Дидра рассмеялась:
— Должна сказать, ваша мисс Броди — женщина с причудами. Сколько ей лет?
— Джин Броди, — проговорил Тедди, — удивительная женщина в расцвете лет. — Он встал, отбросил назад прядь волос и вышел из комнаты.
Дидра задумчиво выпустила облачко дыма и погасила сигарету. Сэнди заявила, что ей пора уходить.
В последние два года мистер Лаутер доставлял мисс Броди массу тревог. Одно время казалось, что он подумывает жениться на мисс Элисон Керр, потом — что он обратил благосклонность на мисс Эллен, при этом он всегда оставался по-настоящему влюбленным в мисс Броди, которая отказывала ему во всем за исключением постели и заботы о его питании.
Он пресытился едой, от которой толстел, становился вялым и терял голос. Ему хотелось иметь жену, с которой можно играть в гольф и для которой петь. Он мечтал провести медовый месяц на Эйгге, одном из Гебридских островов, неподалеку от заповедника «Остров Рам», а потом вернуться с женой в Крэмонд.
В разгар этих его метаний Эллен Керр и нашла дорогую ночную сорочку под подушкой рядом с подушкой самого мистера Лаутера, на его двуспальной кровати, на которой — в довершение всех бед — он еще и родился.