Лучшие повести для девочек (сборник)
Шрифт:
– Стыдись, Бельская, так отзываться о m-lle Арно, твоей наставнице. Она заботится о вас не меньше меня. Она строгая – это правда, но добрая и справедливая, – усовещивала Кис-Кис.
– А за что она Запольскую с доски прошлый месяц стерла? – не унимались девочки. – А почему Нюшу в прием не пустила? Иванову за что в столовой поставила?..
– Ну, Иванова стоит, – серьезно произнесла Нина, недолюбливавшая Иванову.
– Ну довольно, genug! Что делать, что делать, расстаться нам с вами все-таки придется, – покачала головою добрая фрейлейн.
– Нет, нет, мы вас не пустим, мы знаем, что на вас наябедничали
Бедная немка не рада была, что допустила этот разговор.
Тихая и кроткая, она не любила историй и теперь раскаивалась в том, что посвятила пылких девочек в тайну своего ухода из института.
А девочки волновались, кричали, окружили фрейлейн, целовали ее по очереди и даже по нескольку сразу, так что чуть не задушили, одним словом – всячески старались выразить искреннюю привязанность своих горячих сердечек.
Растроганная и напуганная этими шумными проявлениями любви, Кис-Кис кое-как уговорила нас успокоиться.
Весь остаток дня мы всеми способами старались развлечь нашу любимицу. Мы не отходили от нее ни на шаг, рано выучили все уроки и безошибочно, за некоторым разве исключением, ответили их дежурной пепиньерке, и наконец, тесно обступив кафедру, старались своими незатейливыми детскими разговорами занять и рассмешить нашу любимую немочку. Краснушка, самая талантливая в подражании, изобразила в лицах, как каждая из нас выходит отвечать уроки, и добилась того, что фрейлейн смеялась вместе с нами.
Придя в дортуар, мы поскорее улеглись в постели, чтобы дать отдых нашей любимице. Газ был спущен раньше обыкновенного, и ничем ненарушимая тишина воцарилась в дортуаре.
Утром держали совет всем классом и после долгих споров решили: 1) изводить всячески Пугача, не боясь наказаний; 2) идти в случае чего к начальнице и просить не отпускать Fr"aulein; 3) сделать любимой немочке по подписке подарок.
К исполнению последнего решения было приступлено немедленно. Распорядителем-казначеем по покупке подарка выбрали Краснушку, славившуюся у нас знанием счета.
В следующий же прием все посещаемые родными седьмушки выпросили у своих родных денег, кто рубль, кто двадцать – тридцать копеек, каждая сколько могла, и отдали эти деньги Краснушке на хранение.
Краснушка тщательно пересмотрела, пересчитала серебро и уложила в большой ящик от печенья, на крышке которого она старательно вывела самыми красивыми буквами: «Касса».
– А как же я дам денег? Присланные мне мамой десять рублей находятся у Fr"aulein. – искренно взволновалась я.
– Ты, Людочка, не беспокойся, – ласково проговорила княжна (она уже давно заменила данное мне ею же прозвище ласкательным именем). – У меня еще много своих денег у Пугача. Завтра спрошу себе и тебе.
– А если она спросит, зачем?
– Тогда я прямо скажу, что мы собираем на подарок Fr"aulein.
– Ай да молодец, Нина! Ужели так и скажешь? – восторгались наши.
– Так и скажу, ведь я ненавижу Пугача! Воображаю, как она озлится, когда узнает, что мы все за нашу немку.
И, действительно, в французское дежурство Джаваха смело подошла просить из своих денег, отданных на попечение Арно, три рубля.
– Зачем так много? – удивилась та.
– Мы хотим делать по подписке подарок
– Пустые выдумки! – процедила озлобленно m-lle Арно, однако, отказать не решилась и выдала княжне три рубля. Краснушка торжественно присовокупила их к сумме, лежащей уже в кассе.
После вторичного совещания решили купить на собранные деньги альбом, в котором все должны написать что-нибудь самым лучшим почерком на память. «Только из своей головы, а не выученное», – прибавила Додо Муравьева, враг зубрежки. Альбом было поручено купить матери Федоровой, которая охотно исполнила нашу просьбу. В ближайшее же воскресенье Надя Федорова не без труда притащила в класс тяжелый, в папку увязанный сверток. Краснушка влезла на кафедру и, развязав бумаги, торжественно извлекла альбом из папки. Все мы запрыгали от радости.
Это оказалась прелестная, крытая голубым плюшем и с бронзовыми застежками книга, с золотыми кантами, с разноцветными страницами. В правом углу на бронзовой же доске было четко награвировано: Незабвенной и дорогой нашей заступнице и наставнице Fr"a ulein Гертруде Генинг от горячо ее любящих девочек.
В середине был вензель Кис-Кис. Каждая из нас должна была оставить след на красивых листах альбома, и каждая по очереди брала перо и, подумав немного, нахмурясь и поджав губы или вытянув их забавно трубочкой вперед, писала, тщательно выводя буквы. Краснушка, следившая из-за плеча писавшей, только отрывисто изрекала краткие замечания:
– Приложи клякс-папир… тише… не замажь… Не спутай: «ять», а не «е»… Ах, какая!.. Ну вот, кляксу посадила! – пришла она в неистовство, когда Бельская действительно сделала кляксу. Слижи языком, сейчас слижи, – накинулась она на нее.
И Бельская, не долго думая, слизала.
Лишь только надписи были готовы, Краснушка на весь класс прочла их. Тут большею частью все надписи носили один характер: «Мы вас любим, любите нас и будьте с нами до выпуска». И при этом прибавление самых нежных и ласковых наименований, на какие только способны замкнутые в четырех стенах, наивные, впечатлительные девочки.
Не обошлось, конечно, без стихов.
Петровская, к величайшему удивлению всех, написала в альбом:
Бьется ли сердце, ноет ли грудь,Скушай конфетку и нас не забудь.– Ну уж и стихи! – воскликнула Федорова, заливаясь смехом.
– А ты, Нина, тоже напишешь стихи в альбом? – спросила Бельская.
– Нет, – коротко ответила княжна.
Я невольно обратила внимание на надпись Нины.
Дорогая Fr"aulein, – гласили каракульки моего друга, – если когда-нибудь вы будете на моем родном Кавказе, не забудьте, что в доме князя Джаваха вы будете желанной гостьей и что маленькая Нина, доставившая вам столько хлопот, будет рада вам, как самому близкому человеку.