Лучшие повести для девочек (сборник)
Шрифт:
– Угадай-ка, что я принесла тебе! – радостно кричала я еще в дверях, пряча за спиной заветный букетик.
Нина, сидевшая за книгой, подняла на меня свои черные, казавшиеся огромными от чрезвычайной худобы, глаза.
– Вот тебе, Нина, мой подарок! – И белый букетик упал к ней на колени.
Она быстро схватила его и, прижав к губам, жадно вдыхала тонкий аромат цветов, вся закрасневшись от счастья.
– Ландыши! Ведь это весна! Сама весна, Люда! – скоро-скоро говорила она, задыхаясь.
Я давно уже не видела ее такой возбужденной и хорошенькой… Она позвала Матеньку, заставила ее принести воды и
Я рассказала ей, что эти цветы прислала мне добрая мама «в придачу» к пасхальной посылке.
– Когда ты будешь писать маме, то поцелуй ее от меня и скажи, что я ее очень-очень люблю! – сказала Нина, выслушав меня.
Мы молча крепко поцеловались.
Какая-то новая, трогательно-беспомощная сидела теперь передо мною Нина, но мне она казалась вдесятеро лучше и милее несколько гордой и предприимчивой девочки, любимицы класса…
До заутрени нас повели в дортуар, где мы тотчас же принялись за устройство пасхального стола. Сдвинув, с позволения классной дамы, несколько ночных столиков, мы накрыли их совершенно чистой простыней и уставили присланными мне мамой яствами. Затем улеглись спать, чтобы бодро встретить наступающий Светлый праздник.
Странный сон мне приснился в эту ночь. Этот сон остался в памяти моей на всю мою жизнь. Я видела поле, все засеянное цветами, издающими чудный, тонкий аромат, напоминающий запах кадильницы. Когда я подходила к какому-нибудь цветку, то с изумлением замечала маленькое крылатое существо, качающееся в самой чашечке. Присмотревшись к каждому из существ, я увидела, что это наши седьмушки, только чрезвычайно маленькие и как бы похорошевшие. Вот Бельская, Федорова, Гардина, Краснушка, Кира – одним словом, все, все величиною с самых маленьких французских куколок. И сама я такая же маленькая и прозрачная, как и они, а сзади меня такие же легкие блестящие крылышки.
– Люда! – слышится мне слабый, точно шелест листьев от ласки ветра, голосок. – Люда, подожди меня!
Маленький крылатый эльф догоняет меня, протягивая руки. Это Нина, ее глаза, ее лицо, ее косы.
В ту же минуту остальные эльфы окружают нас и мы вертимся в большом хороводе… Мы все легки и прозрачны, все без труда поднимаемся на воздух, но никак не можем поспеть за хорошеньким, грациозным эльфом, более прозрачным, нежели мы, с головкой и чертами Нины. Она поднимается выше и выше в воздушной пляске. Скоро мы едва можем достать до нее руками, и наконец она поднялась над нами так высоко, вся сияя каким-то точно солнечным сиянием, и вскоре мы увидели ее тонувшей в голубой эмали неба.
– Нина, Нина! – звали маленькие эльфы, не переставая кружиться.
Но было уже поздно… Налетело облако и скрыло от нас нашего крылатого друга…
Я проснулась от мерных ударов колоколов соседних с институтом церквей.
– Скорее, скорее! – кричали, торопя, мои подруги, наскоро освежая лицо водою и надевая все чистое.
Я почему-то умолчала о виденном мною сне и вместе с остальными девочками поспешила в церковь…
Все уже были в сборе, когда мы, младшие, заняли свои места. Светлое облачение, крестный ход по всем этажам института, наряды посторонних посетителей, ленты и звезды увешанных орденами попечителей – все это произвело на меня неизгладимое впечатление. Когда же священник, подошедши к плотно закрытым царским
– Христос Воскресе! – обратился отец Филимон трижды к молящимся и получил в ответ троекратное же: «Воистину Воскресе!»
Тотчас же после заутрени нас увели разговляться, между тем как старшие должны были достоять пасхальную обедню.
В столовой мы почти не притронулись к кисловатой институтской пасхе и невкусному куличу. Наверху, в дортуаре, нас ждало наше собственное угощение. «Христос Воскресе!» – «Воистину Воскресе!» – обменивались мы пасхальным приветствием…
Лер приготовила нам всем четверым по шоколадному яичку, чуть не на смерть разозлив Пугача (у которого хранились ее деньги) безумным транжирством. Варя подарила всем по яичку из глицеринового мыла, а Бельская разделила между нами четырьмя скопленные ею за целую зиму картинки – ее единственное достояние.
– А я-то ничего не приготовила! – смутилась я.
– Твое будет угощение! – поспешили утешить меня подруги и принялись за разговенье.
– Знаете, mesdam'очки, – предложила Лер, – не позвать ли нам фрейлейн?
– Ну вот, она стеснит только, – решила Бельская.
– Ах, нет, душки, позовите, – вмешалась кроткая Варя, – каково ей одной, бедняжке, разговляться в своей комнате.
Мы как по команде вскочили и бросились в комнату фрейлейн.
Она, действительно грустная, одинокая, готовилась встречать Светлый праздник, и наше предложение было как нельзя более кстати.
Она охотно разделила наше скромное пиршество, шутя и болтая, как равная нам.
Мне взгрустнулось при воспоминании о Нине, не спавшей, может быть, в эту пасхальную ночь.
– Фрейлейн, – робко обратилась я к немке, – могу я сейчас сбегать в лазарет к Джавахе? Ведь она совсем одна!
– А если она спит?
– Нет, фрейлейн, Нина не будет спать в эту ночь, – убежденно проговорила я. – Она ждет меня, наверное, ждет.
– Ну, тогда Бог с тобою, иди, моя девочка, только тихонько, не шуми и, если княжна спит, не буди ее. Слышишь?
Я не ошиблась. Княжна лежала с широко открытыми глазами, и, когда я вошла к ней, она нимало не удивилась, сказав:
– Я знала, что ты придешь.
К моему великому огорчению, она не пожелала попробовать ничего из принесенной мною от нашего розговенья Катриной стряпни и только радостно смотрела на меня своими мерцающими глазами.
Я рассказала Нине о моем сне.
Ее охватило какое-то странное лихорадочное оживление.
– Ты говоришь: я полетела от вас, да? Знаешь ли, что это значит, Люда?
– Что, милая?
– Да то, что Maman, наверное, отпустит меня до экзаменов и я увижу Кавказ скоро-скоро. Я поднимусь высоко в наши чудные кавказские горы и оттуда, Люда, пошлю тебе мой мысленный горячий поцелуй!
Как она хорошо говорила! В ее несколько образной, всегда одушевленной речи сквозила недюжинная, не по летам развитая натура. Я слушала Нину, вдохновившуюся мыслями о далекой родине, и в моем воображении рисовались картины невиданной, увлекательной страны…
Мы проболтали часов до пяти. И только возвращение от обедни лазаретного начальства заставило меня уйти от нее и вернуться в дортуар, где я быстро уснула здоровым детским сном.