Лучшие страхи года
Шрифт:
Я знал, о чем думал директор, мистер Макин. Ему было за шестьдесят, в следующем году он должен был покинуть пост. Весь год он проводил в заботе о чужих детях. Своих у него не было, если не считать живущего в Австралии сына, который не звонил и не писал ему. И так много-много лет. И теперь все, о чем он мечтал, — провести несколько оставшихся лет со своей женой. «Этель…» — слышал я его шепот в охваченной тишиной учительской.
Джин впала в то же оцепенение, что и остальные. Заместитель директора, она должна была что-то сказать,
До сих пор я никогда еще не оказывался в серьезной опасности. Если не считать происшествия трехлетней давности, когда чудом удалось избежать автомобильной аварии. Это явно несоизмеримо. Говорят, что именно в критической ситуации ты показываешь, на что действительно способен. Я всегда предполагал, что не оправдаю ожиданий, страшился дать слабину или оказаться трусом.
Но в решающий момент я выдержал испытание. Даже когда Макин произнес имя своей жены, образ Аниного лица тут же закружил вокруг меня, как мотылек вокруг лампы, но я отогнал его. Она работала в центре города; с ужасающей холодностью я осознал, что ничего не могу для нее сделать.
Хотел бы я просто позвонить ей по мобильному, сказать, что люблю ее, сказать последнее «прощай» — но это было невозможно, не так ли? В конце концов, телефонными станциями тоже управляли люди. Сомневаюсь, что хоть кто-то продолжал механически исполнять свой долг в последние отпущенные ему мгновения.
Четыре минуты. Все, что у нас было.
Бесконечное мгновение оборвалось, и я готов был действовать.
— Дети, — сказал я. — Джин?
Она растерянно смотрела на меня. Снаружи, с игровой площадки, не доносилось ни звука.
Я распорядился:
— Иди на площадку. Всех детей, живущих на ближайших улицах, отправь по домам. Остальных — в подвал.
— В подвал? — Она взглянула на меня с недоумением. Грязное место, даже под склад его больше не использовали.
— Лучшее укрытие, какое у нас есть. — Я хлопнул в ладоши. — Пошли! Все! Вперед, вперед!
Откуда взялась у меня эта внезапная власть? Я спрашивал себя снова и снова, но не находил ответа. А потом я перестал об этом думать, потому что стало незачем. Дело уже сдвинулось с мертвой точки, и мне надо было просто продолжать держаться так же. Ответственность. Это как мельничный жернов на шее.
Учителя побежали прочь из комнаты. Кроме старого Макина. Он остался сидеть, потерянно моргая, стариковские глаза были полны слез.
Я знал, что должен делать. Подошел к нему и коснулся его руки:
— Джордж!
Он уставился на меня.
— Идите домой, Джордж. Побудьте с женой.
— Я…
Он, конечно, хотел, но долг диктовал ему иной путь. Я освободил его.
— У нас все будет хорошо, сэр, — сказал я. — Просто идите. Вы заслужили… — Я запнулся.
Он кивнул и встал.
— Спасибо, Пол, — вот и все, что он сказал.
Он стоял, опустив
А секундой позже бежал и я.
Туннель, еще туннель и еще… Без конца. Низкие кирпичные арки плывут и плывут над головами. Ярд за ярдом выступая из тьмы, надвигаясь на нас, проплывая над нами и снова отступая во тьму.
Все то же, снова и снова.
— Пол! — Голос Джин не громче шепота. — Куда мы направляемся?
— Не знаю, — отвечаю я, а потом вспоминаю, что должен, должен знать. — Пока еще. — Я думаю. — Скоро будет галерея, или пристань, или еще что-нибудь.
— И что тогда?
Страшно хочется крикнуть: «Откуда мне знать?!», но конечно же я не могу.
— Мы посмотрим, Джин. Там может быть рыба.
Конечно, не стану биться об заклад. Крысы в туннелях? Есть ли они в старых угольных копях? Они везде, правда?
Подумаем о еде позже, говорю сам себе. Пока что мы под землей, здесь относительно безопасно.
Безопасно? Где безопасно?
Запрещаю себе так думать. Может, это и бессмысленно — отодвигать неминуемое, но что еще можно сделать? Просто остановиться и ждать смерти, ждать, пока яд не просочится сюда — в копи, в канал? Нет. Я не могу. Не только ради других, но и ради себя. Как только я остановлюсь, начну думать об Ане. А я не должен. Не должен.
Аня была… ну, конечно, Аня была моей подружкой. Вы должны были уже догадаться. Разумеется, и гораздо большим тоже. «Подружка» — звучит как-то обыденно и по-детски. И вообще, все было не так.
Мы не были женаты или помолвлены. Даже не говорили на эту тему. Даже не жили вместе, хотя об этом как раз заговаривали. Просто не могли выбрать, где именно будем жить. Ее тесная квартирка, моя тесная квартирка или какое-то новое место.
Впервые я увидел ее в баре в центре города, недалеко от ее работы, — подошел, заговорил, конечно, но не думал, что у меня есть хоть какой-то шанс. Она была блондинкой с голубыми глазами — классическая красавица. Но я ей понравился. Больше чем просто «понравился», как оказалось.
В странах Восточного блока полно подобных красоток. Бог знает почему. Я однажды пошутил: если все полячки похожи на нее, неудивительно, что Польшу постоянно захватывают. Как сейчас помню, она поколотила меня подушкой. Но при этом хохотала.
Она не была тупой блондинкой. Она была полячкой, студенткой. Взрослой студенткой, надо добавить. Двадцати восьми лет — на два года старше меня. А я был учителем. У нее уже была степень, полученная в Польше. Английская литература. Она могла отстоять свое мнение в любой дискуссии о поэзии. И это было здорово. Нам было о чем поговорить. Ките и Джон Донн, Уилфред Оуэн (ее любимец) и Р. С. Томас (мой). В Манчестерском университете она изучала бизнес.