Лучший исторический детектив – 2
Шрифт:
Мой добрый доктор Ничипоренко, прочитав мои воспоминания, только почесал уже наметившуюся лысину.
— Да вы просто писатель, батенька! Вот ведь он, парадокс памяти — что было сорок лет назад помнит всё в мельчайших деталях, а что было месяц назад — полный провал. Вакуум. Стоногу какого-то вспомнили в мельчаших деталях, а свою фамилию вспомнили? Кто вы, господин писатель?
Я, уже вступивший в славные ряды «ходячих больных», подошёл к Николаичу, виновато посмотрел ему в глаза и сказал:
—
Врач только махнул рукой. Глядя на меня, Ничипоренко вздохнул:
— Я и следователю сказал, что пока рано снимать с больного показания. Какие показания, если он сам себя не помнит?
Слова, прозвучавшие за несколько минут — «писатель», «следователь» — как маячки о чём-то просигналили моему мозгу. Вот только о чём? Этого я не знал.
Ничипоренко попросил меня встать у белой стены, где краснело «амёбное» пятно. Я удивился просьбе лечащего врача, но молча встал. Как на расстрел встал. Как тогда, в своём сне-были, когда обер-лейтенант Фридрих Ланге расстреливал меня у речки Псёл, в котором поласкала бельё ещё не родившая меня моя мама…
— Не надо бледнеть, — засмеялся Николаич. — Я не собираюсь вас расстреливать. Просто сделаю снимок на свой смартфон и отправлю его по электронке на областное телевидение. Пусть пару раз покажут в эфире. Быть может, кто-то вас и опознает.
В тот день я родился в третий раз! Именно так: первый раз, как было зафиксировано в метрике, второй раз — благодаря Николаю Ничипоренко, а в третий, когда в палату… нет, не вошла, влетела будто на невидимых крыльях своего ангела-хранителя Зарема.
— Игорь! — закричала она от порога палаты. — Игорь, милый, как я рада, что ты живой.
Вслед за ней вкатился маленький пухлый человек с папкой под мышкой.
— Разрешите представиться — следователь Ганин, — сказал колобок, поправляя сползавшие с пивного животика старомодные брюки.
Он тут же открыл папку и стрельнул глазами в раскрасневшуюся Анастасию:
— Как вы сказали? Игорь? А фамилия?
— Игорь Ильич Лаврищев, — в свою очередь представился я, вспомнив всё, что произошло со мной этим летом, уже уходящим в историю, которая нашла свою нишу, свободную ячейку в моей продырявленной памяти. — Тоже следователь, хотя и бывший.
— Василий Петрович, дорогой вы наш суджанский Шерлок Холмс, — пряча иронию, обратилась к колобку Анастасия. — Оставьте нас на минуточку. Очень вас прошу. Я думала, что уже никогда не увижу этого человека… Вы должны меня понять.
— Понимаю, — вздохнул Ганин, откатываясь в коридор.
— Не обижайтесь, пожалуйста, Василий Петрович, — бросила ему вслед Зарема. — Вы потом расскажите потерпевшему, кто и зачем в него стрелял.
— А я пока и сам этого не знаю, — уже из больничного коридора отозвался суджанский следователь.
…Анастасия не шла ко мне летела, как в замедленной киносъёмке. В руках три белых розы. И невольно в голове
— Твой сейф тебя не подвёл, — целуя меня в небритую щёку, прошептала писательница. — Вот…
И она достала из потаённого женского местечка на груди царский перстень с сияющим бриллиантом «Звезда России».
— Нужно будет сдать в Госхран, — прошептал я ей на ушко, пахнувшее хорошими духами. — Это сокровище принадлежит государству, России…
— А законные 25 процентов? — подняла она на меня блестящие от слёз радости глаза.
— А вот 25 процентов — наши. По закону, — рассмеялся я, наблюдая за счастливой и будто помолодевшей Анастасией.
В дверь без стука вошёл доктор Ничипоренко. Зарема, как заправский фокусник, тут же зажала ладошку и «Звезда России» исчезла в её надёжном «сейфе».
— А у меня ещё одна большая радость, которую спешу вам, Игорь Ильич, сообщить! — воскликнул Николаич, приветливо кивнув писательнице.
— Что же за день такой, счастливый!.. — радостно выдохнул я, ожидая от Ничипоренко хорошую новость. — За что мне всё это, доктор? Я не выдержу столько счастья на один квадратный метр одиночной палаты.
— Выдержите! — улыбнулся врач. — Только что до меня дозвонились из Суджанской полиции. Там, оказывается, тоже искали без вести пропавшего гражданина Лаврищева… По заявлению жены и сына пропавшего без вести гражданина Лаврищева…
— И что?… — упавшим голосом спросил я.
— Радуйтесь, Игорь Ильич! К вам едет ваша супруга с сыном…
В палате повисла пауза.
— Что-то вы приуныли, больной, — растеряно протянул Николай Николаевич.
— Вот так всегда, — ответил я своему доктору. — Только собираешься начать новую жизнь, курить бросить, зарядку начать по утрам делать, а тут — бац! И кто-то будто сглазит тебя… И снова на круги своя, как осенний листок, несёт меня ваш ветер перемен…
Николай Николаевич потрогал мой лоб и тревожно спросил:
— Вы что, больной? Плохо себя чувствуете?
— Очень плохо, доктор, — ответил я. — Говорил же вам, что я не телегеничный, что не нужно меня по ящику народу показывать… Нет, показали вопреки всему. И проклятая амнезия, кажется, возвращается.
— Ничего, ничего, — энергично успокоила моего доброго крёстного отца Николая Николаевича Анастасия. — Теперь, доктор, я возьмусь за его полное выздоровление.
Август 2016-го,