Лучший приключенческий детектив
Шрифт:
— Держись крепко! — приказал Данила, отбрасывая с лица мокрую прядь.
— Солнечный удар? — не понимал Эдик, поглядывая на затянутое тучами небо. — Алиска, ты меня слышишь?
Она медленно кивнула. Все-таки она — Алиса.
— Тогда поднимайся.
Окончательно признав себя Алисой, бывшая Елизавета встала на деревянный настил и распрямилась во весь рост. Господи, как же холодно! Данила глядел снизу вверх, не выпуская дрожащих пальцев ее руки из своей ладони. Прокладывая путь вдоль мостков, по пояс в очень холодной воде, он перевел
На берегу, припадая на ногу, топталась взволнованная Громова. Когда незадачливая подружка сошла с мостков, та энергично покрутила пальцем у виска и несколько сумбурно выразила чувства:
— Ты даешь, Шуйская! Закрыла глазки, ручки вытянула и — бултых в воду. Я чуть не свихнулась от ужаса!
Глаза у Даши и впрямь были неправдоподобно круглые, как у принцессы Беатрис Йоркской. Когда Алиса впервые рассматривала фотографии этой коронованной особы, ей подумалось, что английскую принцессу серьезно озадачили с самого рождения, и с той поры, ее Высочество, не устает удивляться. Сейчас Громова таращилась точно так же как благородная Беатрис.
— Не помню, — пожаловалась Алиса. — Вернее помню Елизавету Алексеевну — несчастную дочь.
Она попыталась стянуть с плеч мокрую ветровку.
— Какую Елизавету? Совсем сбрендила? Лежала там, — подружка ткнула пальцем в реку, — и не трепыхалась. Водичка несла послушное тело.
Ветровка и футболка упали на камни. Алиса обхватила руками голые плечи, задрала голову к небу, поёжилась.
— Солнца нет, — согласилась подружка. — В мокром купальнике прохладно будет.
Вернулся Данила с противоположного берега. Он успел сбросить рюкзаки и куртку на землю, прежде чем бросился спасать утопающую в метре воды Шуйскую.
— Надо переодеться в сухое или отжать. — Он направился в сторону кустов со своим рюкзаком.
— Даньку в одежде искупала. Слушай, ты у нас, оказывается, не только гор боишься, но и реки. Давай оглашай весь список фобий, чтобы в следующий раз тупо обвязать тебя канатами и волочь как глупую овцу на заклание. — Громова выдала несвойственный словарный оборот.
— Ты чего, Дашунь? — озадачилась Алиса. — Не боюсь я реки. И плавать люблю.
Подружка копалась в рюкзаке, разыскивая сухие вещи.
— Переодевайся. Купальник сними.
Она сунула Алисе сухую футболку, спортивные брюки и носки.
— Как чувствовала, сменку набрала, — ворчала она.
Подошел Эдик, стягивая на ходу ветровку.
— Набросишь.
— Не надо! — воспротивилась Алиса и едва успела перехватить брошенную вещь. Металлическая кнопка хлестнула по щеке.
Положение ухудшалось. Она не понимала, что за история закручивалась вокруг неё, но чувствовала себя виноватой за те неприятности, которые с её прямой подачи обрушивались на друзей. Зачем она пошла в этот заранее обреченный на неудачу поход?! Где была ее голова?
Притихший Эдик уселся спиной к девушкам. Он
— Не спорь, Шуйская! — отмахнулась Громова. — Попробуй только заболеть!
Алиса пришла в ужас от подобного исхода. Воображение сработало безотказно: самодельные носилки, которые тащат измученные Данила и Эдик. На носилках лежит она в горячечном бреду. Следом за троицей бредет злая, обложенная рюкзаками, Громова. Особняком от скорбной процессии держится Графин, бросая осуждающие взгляды на «тридцать три несчастья». Скорбные лица друзей, причём подружка очень показательно хромает и ругается затейливыми словесными оборотами.
Воображаемая картинка получилась на редкость красочной: натурализм ситуации придал виновнице сил и ускорения. Алиса за одну минуту скинула с себя мокрые вещи и облачилась во всё сухое. Громова была поражена скоростью подруги.
— Армия по тебе плачет, Шуйская.
Из-за кустов вышел Данила с курткой в руке.
— Уже одели? — спросил он Эдика, с лёгкой оторопью наблюдая скоростное застегивание кнопок на куртке. — Хотел свою предложить.
Спасенная промолчала, зато сварливая Громова снова затянула арию:
— Отказывалась. С реверансами. А потом накинулась на одежду, как будто сейчас отберут.
Алиса насмешливо фыркнула.
— Всё одно не пойму, — тон у подруги стал жалобным, — с какой радости ты в воду нырнула. Голова закружилась?
Дождь усиливался. Эдик натягивал на плечо мешок с металлоискателем. Данила цеплял на себя рюкзаки: один — на грудь, другой — на спину. И все они вопросительно поглядывали на Алису.
Не зная, что ответить, она схватилась за правую руку. Трофейный перстень неприятно сжимал палец, вызывая дискомфорт и уныние.
— Не люблю ничего на пальцах носить, — пожаловалась она.
Громова отмахнулась:
— Сними его, Шуйская, или вообще выкинь. Никакой радости от этого треклятого богатства.
— Никакой, — согласилась Алиса и с некоторым усилием сняла «треклятого», сунув его в карман ветровки. На душе сразу стало спокойнее. Она распрямила плечи и огляделась: места здесь, и правда, красы неописуемой. Стройные сосны метров под тридцать, породистые и величественные. Невысокие березы, празднично-белые и раскидистые, как на картинках в школьных учебниках. На лужайке, что примыкала к реке, россыпи жёлтых, белых и сиреневых цветов. Какая трогательная красота! Какая чудесная жизнь!
— Долго идти? — спросил Эдик. — Девчонки устали.
Данила оглянулся. Порозовевшая Алиса с блаженным видом присела возле пушистого султана из белых цветов. Странно. Десять минут назад девица выглядела измученной и бледной.
— Часа полтора.
— Как думаете, эти подростки на мотоциклах от нас отстали? — Громова не доверяла подозрительному спокойствию. — Как мы не додумались колёса «Ямахам» порезать? Если это они вчера вечером напали на Шуйскую, то…
— …то сегодня ночью снова придут.