Луиза Вернье
Шрифт:
— Что вы знаете о тканях, Престбери? — отрывисто спросил он. — Ведь мода начинается с них.
— Хорошую ткань я вижу сразу. Шотландский твид, тонкое сукно, саржу, тик, кашемир, плотный шелк, бархат.
— Что ж, неплохо для начала. Однако, если не считать шелка и бархата, мы имеем дело с тканями более легкими. Мода — вещь непостоянная, знаете ли. Она отражает настроения и структуру общества, любое новое дуновение взмывает, подобно пене, на самый гребень волны, с тем чтобы, достигнув вершины, перейти в разряд чего-то банального и заурядного и, наконец, выплеснуться на берег и испариться. Меня интересуют только эти подъемы и вершины, так что вам предоставили уникальную возможность наблюдать и учиться всему, что
— Польщен оказанной мне честью, сударь. — Роберт не мог не восхититься бесконечной самоуверенностью Уорта.
— Прекрасно. От всех я жду честности, лояльности, пунктуальности и готовности к непомерно тяжелой работе. Когда у нас много заказов, мы не обращаем внимание ни на время, ни на собственную усталость. Даю вам месяц на то, чтобы вы доказали свое умение в той области, которой вас здесь обучат. Так! — Уорт огляделся в поисках кого-нибудь, кто дал бы новичку первоначальные советы, и тут вспомнил, что с сегодняшнего дня Луиза вышла на работу. Она вполне справится с этой легкой задачей в течение двух-трех недель. — Сейчас я познакомлю вас с мадемуазель Луизой. Она прошла все этапы моды — от наметки швов до показа моих изделий в этом зале. Она и сама придумывает очень неплохие фасоны, и никто так не разбирается в качестве выработки ткани и рисунка, как эта девушка. А вот и она.
Луиза не помнила своего первого впечатления от Роберта, кроме того, что он привлек ее внимание своим высоким ростом. Она слегка разнервничалась, когда ее подозвали, на одну ужасную минуту вообразив, что кто-то увидел, как она тайком пронесла в здание Поля Мишеля. Ему не было еще и месяца, и его требовалось регулярно кормить грудью, поэтому она не могла оставлять его с кем-то еще. В глубине той части здания, где располагалось ателье, было множество тесных и неудобных складских помещений, уже давно заброшенных, там-то она и устроила ему кроватку из ящика от сундука, который установила на широкую полку. Он лежал, спокойный и довольный, накрытый шалью, и, даже если б заплакал, вряд ли бы его кто-нибудь услышал. Ей повезло, что она смогла вернуться на работу в «Мезон Гажелен», и все исключительно благодаря тому, что работала в отделе Уорта. Он ни разу не заговорил о ребенке. Она вполне могла тяжело простудиться, поэтому, когда она вернулась, он просто выразил надежду на то, что ей уже лучше, и вопрос был закрыт. Одежду для беременных демонстрировала уже другая женщина, с обручальным кольцом на пальце. Но Луиза не смела попросить разрешения приносить с собой на работу ребенка. И ей оставалось только надеяться, что ни он, ни владельцы магазина не узнают, что она ежедневно приносит с собой новорожденного.
Луиза оказалась хорошим учителем, а Роберт — умным и инициативным учеником, и довольно скоро он мог уже не только судить о качестве, рисунке, весе, изнаночной стороне и прочности тканей, но и определять, как они будут ниспадать, собираться в складки, как их кетлевать и собирать в оборки. Она объяснила ему, чем отличаются друг от друга сделанные вручную кружева, а также, как отличать их от высококачественной продукции машинного изготовления. Мода на наряды Уорта, украшающего кружевами свои многочисленные модели, привела к настоящему буму в кружевной промышленности. То же самое случилось с гагатовыми аппликациями, которые очень скоро, с его легкой руки, стали пользоваться большим спросом, позволив вдовам придать своим мрачным одеждам скромный блеск.
Если бы Роберт не был от природы ленив и отдавал предпочтение упорному труду, а не праздному существованию, и дальше работал бы так же старательно, как во время своего испытательного срока, он в конце концов стал бы прекрасным специалистом в своем деле, но вся его природа восставала против этого.
Луиза старалась добросовестно передать свои знания и навыки Роберту. Ей было трудно сдерживать свою нетерпеливость и раздражение, когда он задерживал ее, желая о чем-нибудь поговорить, в то время как стрелки часов говорили о том, что пора идти к Полю Мишелю, но она каким-то образом сохраняла спокойствие.
Она всегда неслышно прокрадывалась по лабиринту старых коридоров в крошечную кладовую в глубине магазина, в самой старинной его части. Сквозь зарешеченное высокое окно в комнату просачивался свет, а в теплые дни пробирались солнечные лучи, мягко освещая ее, пока она расстегивала платье и подносила к отяжелевшей груди ребенка. Как бы она ни старалась забыть Пьера, но порой ее мысли неизбежно возвращались к нему. Стефани больше не приходила в магазин, но из оброненного кем-то замечания Луиза узнала, что чета де Ганов поехала вместе с императором и императрицей в очередной тур по провинциям пообщаться с народом. Она часто вполголоса напевала Полю Мишелю, пока он сосал грудь, кончиками пальцев разглаживая пушистые черные волосы на его прелестной головке. Придется ему вырасти, не зная отцовской любви и воспитания, чего она и сама была лишена в детстве.
Когда он наедался, иногда засыпая во время кормления, Луиза снова клала его в кроватку, обязательно поцеловав на прощание в лобик. Малыш быстро рос и хорошо набирал в весе. До сих пор ей без труда удавалось проносить его в магазин, подвесив на лямку, скрытую под широкой накидкой. Катрин обожала ребенка, они в равной степени уделяли ему свою долю материнского преклонения. Но его нельзя слишком баловать. Луиза хочет, чтобы он вырос сильным, свободным и независимым. И она этого добьется. И так она каждый день, из недели в неделю прокрадывалась на пустой склад, всегда бесшумно затворяя за собой дверь, даже не подозревая, что кто-то это замечает.
Роберт довольно скоро узнал от двух молоденьких служащих, которым захотелось с ним посплетничать, что Луиза, как это принято называть, падшая женщина. Она, кажется, совсем недавно родила ребенка, и никто не знает, кто его отец. Луиза, конечно, не из тех, кто станет рассказывать о себе, а если Уорты и знают что-то, то даже виду не подают. Эта подробность о Луизе сделала ее еще более привлекательной в глазах Роберта. Его ободряла мысль, что в действительности Луиза доступнее, чем кажется. Он находил ее обворожительной. Было в ней нечто призрачное, неуловимое, что притягивало его к ней. Он очень жалел, когда время его обучения под ее руководством подошло к концу, теперь они виделись реже: она вернулась в вышивальный цех.
Если бы Роберт не питал к ней такого интереса, он вряд ли обратил бы внимание на то, как часто она уходит по коридору в ту часть магазина, где он еще ни разу не был, решив, что там хранятся материалы, необходимые для вышивания и шитья. Теперь, когда он уже работал в ателье и ему приходилось приносить и разворачивать перед покупателями рулоны материи, назначать встречи, показывать всевозможную отделку для платьев и выполнять множество других поручений, ему надо было много бегать и часто заходить в мастерские. Он старался делать вид, что постоянно чем-то занят, и зачастую так оно и было, но, кроме того, умудрялся, по возможности, увиливать от некоторых обязанностей, ненавязчиво перекладывая их на кого-нибудь еще.
Однажды вечером, воспользовавшись временным затишьем в ателье, Роберт прокрался в коридор, в котором незадолго до этого исчезла Луиза, желая ее подстеречь. Он быстро отпрянул, когда из темноты вдруг показалась Луиза. Ом смотрел, как она остановилась перед пыльным зеркалом на стене, чтобы привести себя в порядок, и застегнула две пуговицы на корсаже. Луиза невольно вздрогнула, увидев его отражение в зеркале, и резко развернулась, глядя на него широко раскрытыми перепуганными глазами.
— Что вы здесь делаете? — спросила она с волнением.