Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения
Шрифт:
Понимая, что любимому скучно, Лукреция старалась проводить с ним как можно больше времени, теперь супруги много ездили верхом, много гуляли, чувствовала себя молодая женщина прекрасно и была уверена, что на сей раз родит здорового, крепкого младенца, неважно, мальчика или девочку, ведь ее обожаемый Альфонсо сказал, что будет любить дочку не меньше, чем сына.
И Родриго Борджиа, став дедом, тоже будет обожать внучку не меньше дочери. Лукреция думала о будущей дочери даже с некоторым налетом ревности, она прекрасно помнила, как баловал ее саму отец, и понимала, что внучку
– Ты будешь любимым для всех. Тебя ждет великое будущее…
А от Папы приходили одно за другим почти требования вернуться в Рим, в его словах был резон, Родриго Борджиа настаивал, чтобы дитя родилось в Риме:
– Я хочу видеть, как крестят моего первого внука! Я имею на это право!
В конце концов, он даже пригрозил, что вызовет Лукрецию с отчетом как губернатора. Дочь долго смеялась над такой угрозой:
– Папа бросит меня в темницу, и там я рожу.
И все же не только требование отца подтолкнуло Лукрецию вернуться в Рим, в октябре она уже не могла долго ездить верхом – опасно, не могла составлять компанию мужу, а самому Альфонсо было в Сполето просто скучно. Поэтому, когда пришло сообщение, что в Рим вернулась Санча, Лукреция тоже заторопилась в родной город. Пусть она родилась в Субиако, родным все равно считала Рим.
В середине октября они с Альфонсо вернулись в Рим, радости Папы не было предела.
– Лукреция… девочка моя… как ты выросла и похорошела!
– Выросла? Ваше Святейшество, я давно не расту, растет только мой живот.
Родриго осторожно приложил ладонь к большому животу дочери:
– Скоро?
Та кивнула:
– Через неделю…
Родила через две.
– Мальчик! Донна Лукреция, у вас сын! А какой хорошенький!..
Счастливая мать приняла маленький сверток, заглянула в личико:
– Как он похож на Альфонсо.
Родриго Борджиа, в свою очередь, глянул на внука:
– Вот еще! Вовсе не на Альфонсо, он вылитый Борджиа.
Дошла очередь и до самого отца, Альфонсо смотрел на сморщенное личико малыша, пытаясь понять, что к нему чувствует. И тут мальчик открыл глазки, голубые, как у всех новорожденных, сладко чмокнул губками и заснул снова.
– Лукреция, у него голубые глаза, как у тебя.
– Я же говорю: Борджиа! – с удовлетворением подтвердил понтифик.
– Как его назовут?
Альфонсо не успел открыть рот, чтобы ответить на этот вопрос, его опередила Лукреция:
– Родриго в честь дедушки.
Вообще-то, в Италии первенца называли в честь отца, и хотя Альфонсо был не против назвать в честь Папы, его задело скорее то, что Лукреция даже не посоветовалась. Она так привыкла решать все сама, что не подумала о необходимости обсудить такую важную вещь с мужем. Санча только головой покачала. А вот Родриго Борджиа даже прослезился от радости.
Рождение внука примирило Родриго Борджиа с необходимостью терпеть рядом Альфонсо. В конце концов, если дочь счастлива со своим мужем, то ни к чему искать другого. А Лукреция действительно была счастлива. Ее поздравляли, говорили о том,
Крещение сына Лукреции и Альфонсо вылилось в настоящий праздник и было обставлено не просто роскошно, а сверхроскошно. Конечно, все понимали, что крестят не столько первенца герцога и герцогини Бисельи, сколько внука Папы и сына любимой дочери Борджиа. Церемония затмила собой все, что до сих пор видели римляне, понтифик сумел выжать из семейного праздника и политические дивиденды, ведь крещение общего с Арагонской династией малыша символизировало как бы примирение Ватикана и Неаполя. Мало кто из понимавших реальную ситуацию в такое примирение из-за крошечного Родриго поверил, но все сделали вид, что верят. Король Неаполя тоже прислал поздравления и подарки внучатому племяннику. Иллюзия примирения состоялась.
МЫ – БОРДЖИА!
ВРиме карнавал, город гулял так, словно завтра конец света! Музыка, казалось, не затихала вовсе, когда в одном конце города чуть стихало шествие, в другом оно начиналось, многие горожане едва держались на ногах от усталости, но перебирались с площади на площадь, иногда даже держась за стены. То-то славно гулял Рим!
Но даже такой шум стих, когда в последнюю неделю февраля прискакал гонец с сообщением, что Чезаре близко от Рима и готов въехать в город…
Почему-то над городом повисла напряженная тишина. Именно такую тишину нарушил цокот копыт лошадей отряда герцога Валентинуа. Рим притих, замер словно от ужаса перед повелителем. Чезаре уже чувствовал себя таковым.
Но повелитель повел бровью и приказал, чтобы праздник продолжался. Праздник продолжили…
Лукреция радовалась возвращению любимого брата, но было в его поведении то, что ее сильно насторожило – Чезаре почти с ненавистью смотрел на их с Альфонсо счастье.
– Чезаре, я хочу, чтобы у меня был муж…
Он с усмешкой пожал плечами:
– Но у Джулии и Санчи тоже есть мужья.
– Я хочу, чтобы у меня были дети!
– У Джулии есть дочь.
У Лукреции даже слезы выступили на глазах:
– Ты хочешь, чтобы я была… как Санча и Джулия?..
– А чем плохо? Их любят, дарят подарки, не допекают. Живут свободные и любимые. Так же жила наша мать.
– Я хочу быть уважаемой донной, я люблю своего мужа…
Чезаре вдруг схватил сестру за руку, притянул к себе. Глаза глянули в глаза. И хотя Лукреции было больно, даже слезы выступили на глаза, она сдержалась, когда Чезаре смотрит вот так, лучше не противиться.
– А меня, меня ты любишь?
– Люблю, но ты мой брат.
Он выпустил запястье сестры, но смех ужаснул ее даже больше, чем боль и бешенство в глазах:
– Хочешь, чтобы стал любовником?
– У тебя жена…
– Которая далеко и не нужна мне, я уже достаточно постарался для нее.
И тут Лукреция показала, что она тоже Борджиа, в ее голосе зазвенел металл:
– А у меня есть муж, которого я люблю!
Впервые за много лет она не молила, не подчинялась, она сопротивлялась!