Луна доктора Фауста
Шрифт:
Будущее кружило людям головы.
– Я стану маркизом.
– А я – вице-королем.
– Мои дети станут придворными.
– А мои – кардиналами.
– Первое воскресенье каждого месяца я буду кормить у себя за столом сотню нищих.
– Я выстрою часовню.
– А я – церковь.
– Я буду купаться в вине.
– А я – в молоке с медом.
– Нечего рассиживаться, ребята! За этими реками лежат горы, а за горами ждут нас богатство, изобилие и слава! Скорее в путь! Счастье нам улыбается!
Через несколько дней добрались до Арауки, и жившие
– Стены там из золота и серебра, – переводил Мартин. – А золото в слитках размером с булыжник. Они сомневаются, что мы сможем дотащить такую тяжесть.
Спира важно разъяснил:
– Ошейники и цепи тех тысяч невольников, которые понесут наши сокровища, будут отлиты из золота.
Отряд шел, никуда не сворачивая и нигде не задерживаясь, прямо на запад. Пересекал реки, проходил через индейские поселки, миролюбивые, приветливые и щедрые жители которых неизменно повторяли одно и то же: «За горами есть целый город из золота, и сверкает он так, что кажется, будто зажглось второе солнце».
В конце апреля пошли первые дожди. Иссохшая земля жадно впитывала влагу, и уже через две недели пожухлая и вялая листва стала свежей и ярко-зеленой. На полях появились цапли и утки. Распустились цветы, пошли в рост колосья, и по всей равнине залились ликующим щебетом птицы.
– Да, такая в этих краях весна, – объяснил Эстебан Мартин. – Жаль только, короткая.
А в июне начались ливни, и небо, как год назад, обрушило на землю яростные потоки. Снова задернулся над головами мутный полог, снова стали кашлять, чихать, гореть в лихорадке. Вернулась и смерть: тот, кто мечтал стать приором женской обители, умер от удушья, захлебнувшись мокротой; тот, кто хотел выкупить дом, утонул на переправе; тот, кто обещал кормить обедом сотню нищих, был растерзан ягуаром.
– Вперед, вперед! – твердил Спира тем, кто просил его переждать непогоду в лесу или в грязных индейских хижинах. – Нужно успеть до паводка, иначе нам не переправиться.
Еще девять человек умерли от воспаления легких, а трое других стали добычей хищных зверей. И вот перед остатками экспедиции показалась огромная ревущая река. Она была такой ширины и несла свои воды с такой скоростью, что «и стовесельной галере не под силу было бы справиться с ней», как сказал Перес де ла Муэла.
– Пойдем по течению, отыщем брод, – приказал Спира.
Брод искали и месяц, и другой, а река была все так же неприступна и все так же стремительно катила взбаламученные, илистые, страх наводящие волны. От дождей она вздулась, вышла из берегов, затопив равнину. Исток был так же непроходим, как и устье.
Восемь месяцев минуло в бесплодных попытках переправиться, но вот ливни сменились дождями, дожди – моросью, проглянуло, согревая и внушая надежду, солнце, река вернулась в прежнее русло, и отряд с великими трудами перебрался на вожделенный берег.
Снова благодать осенила равнину, запели птицы, просохли низины и болотца. Снова засияла зеленью листва.
– Такая в этих краях осень, – говорил Эстебан Мартин.
Но была она так же мимолетна, как и весна, куда короче палящего зноя, начисто выжигавшего землю, или нескончаемого потока с небес, превращавшего сушу в море.
А в конце ноября пришло лето: пересохли реки, улетели птицы, четыре лошади пали от солнечного удара.
Однако боевой дух был высок. Голодные и оборванные солдаты искали горную тропу, которая приведет их в тот край, где они станут князьями, вельможами и епископами.
Рождественский сочельник пришелся на тот вечер, когда они вошли в очередную деревушку. Индейцы, как всегда, были радушны и приветливы. Эстебан Мартин задал касику заветный вопрос, а тот расплылся в улыбке и, ничего не отвечая, побежал в свою хижину, откуда тотчас вынес груду золотых обручей, ожерелий и венцов. Испанцы от изумления лишились дара речи. После того как сокровища осмотрели, потрогали, понюхали и даже попробовали на зуб, Эстебан спросил касика, откуда они у него. Тот показал в сторону юго-запада, но наотрез отказался указать тропу, по которой можно перейти через горы.
– То ли он слишком тупоумен, – пожал плечами Мартин, – то ли я его не понимаю, но он, не в пример всем прочим, настаивает на том, что Дом Солнца – по эту сторону гор.
– Следует принять в расчет, – вмешался Лопе де Монтальво, – что этот дикарь – единственный, если не считать касика из Варавариды, кто подкрепил свои слова кое-чем существенным. Эти диадемы сделаны искусным ювелиром. Люди, способные создавать такие сокровища, способны, без сомнения, изготовлять и прекрасное оружие.
– И хорошо владеть им, – мрачно добавил Перес де ла Муэла. – Не думаю, что они легко расстанутся со своим золотом.
– Мне бы очень хотелось знать, – перебил их Спира, – почему могущественный и умелый народ отдал драгоценности вонючим и вшивым дикарям. Ну-ка, спросите его, маэсе Мартин.
Касика заметно встревожил этот вопрос, но отвечать на него он не пожелал.
– Или не может объяснить, или не хочет, – развел руками Мартин.
Спира после недолгого размышления сказал:
– Что ж, тогда я поговорю с ним по-другому. Пытать его!
Однако напрасно держали испанцы ноги касика над раскаленными угольями – ничего, кроме воплей, от него не услышали и ничего нового, кроме того, что клад «находится по эту сторону хребта, совсем рядом с ним», не узнали.
Тотчас тронулись в путь и шли без привала до полудня, пока не добрались до очередной деревни на берегу широкой и полноводной реки.
Однако все жители, за исключением безногого старика, чуть завидев их, бросились наутек.
– Ну, – сказал Гуттен, – наша слава бежит впереди нас.
Мартин завел с калекой разговор, объясняясь не словами, а жестами и гримасами, а потом озадаченно почесал в затылке.
– Он говорит, что река называется Гуавиаре, а значит это на их языке «лошадиная река». Вот я и не понимаю, как могли дать реке такое имя. если мы первые, кто привел сюда лошадей.