Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
Когда он вновь поднял голову, лицо у нее было отчужденным и замкнутым, в глазах сквозило недовольство, если не суровость.
— Не удалось разузнать о тех трех товарищах? — сухо, отделяя слово от слова, спросила она. И, не дожидаясь ответа, добавила: — Прежде всего хотелось бы убедиться, что им не подставили ловушку. Не оказалось бы, что кто-то навел гестаповцев на готовенькое! Лишиться трех — ты понимаешь, какая это потеря? Сколько всего у нас людей?
Получалось, что она не спрашивает — обвиняет его.
Но самым обидным было то, что она даже не думала скрывать отчужденности, подчеркнутого намерения отделиться от него невидимой стеной неодобрения. Он ничего не сказал в ответ, хотя она и сурово, требовательно заглядывала в глаза: "Почему же ты молчишь?"
Он не знал, что нужно было говорить.
— Откуда у тебя
— Ручка? — растерянно переспросил он. — Эту ручку мне… подожди, подожди… Откуда, в самом деле? Кто же мне ее дал? — Он беспомощно пожал плечами, понимая, каким странным может показаться замешательство, внезапно охватившее его. Потом машинально вытащил ручку из верхнего кармана. — Это совсем дешевая вещь, всего несколько лей… Кажется, вспомнил: мне ее подарили! Только не знаю кто…
— Теперь подари мне! — внезапно попросила Илона, с чисто детским нетерпением протягивая руку.
Она взяла ручку, быстро спрятала в сумочку, затем снова прижалась плечом к плечу Волоха и, сжав его локоть, легонько подтолкнула вперед. Они пошли в открытое поле, изрезанное серебристыми ленточками ручьев, бегущих из-под рыхлых островков тающего снега.
— Сыргие, — проговорила она со сдержанной грустью, — видишь человека? — И указала на смутную фигуру, показавшуюся вдалеке. — У меня назначена встреча… Уже весна, Сыргие, — проговорила, отыскивая глазами полоску земли посуше, куда можно было перепрыгнуть — они переступали с кочки на кочку, протягивая друг другу руку, чтоб не поскользнуться. — Пришла весна, не нужно все время грызть себя. Лучше повнимательней присматривайся к людям… Притупилась бдительность или по какой-то другой причине, — предателя, виновника провала нужно установить. Это прямая наша обязанность… Тебя, как известно, не взяли — что ж теперь разбираться в подробностях… После войны все разъяснится, станет на свои места, пока же… Нужно помнить, что означает эта потеря. Руку, Сыргие! — сказала она, прощаясь. — На обратном пути будь особенно осторожен, не упусти ничего подозрительного. Если напали на след и схватят, живой мне уже не вырваться, никогда больше не увидим друг друга. — И добавила, окинув долгим, сердечным взглядом: — Очень не хотелось бы дожить до этого…
Она уже повернулась к нему спиной, и голос ее звучал неровно, то сдавленно, то по-прежнему звонко.
— Подожди! — побежал вслед Волох. — Ты не взяла ручку! Бери же, бери! — Потом вспомнил, что ручка давно у нее в сумочке, и смущенно добавил: — Прости, дорогая… не знаю, что со мной происходит.
После той встречи он еще раз виделся с нею. Когда произошел дурацкий случай с "добровольцем". Они почти не разговаривали, только обменялись двумя-тремя словами — собственно, говорила одна Илона, сухо, торопливо и не ожидая ответа. Правда, искра надежды все еще оставалась: "Приходи по нечетным дням".
…Побежала восьмая минута. Он обязан был уходить, однако намеренно замедлял шаг. Если все-таки покажется, придет в последнюю минуту? Не может быть, чтоб… Им столько нужно уточнить! Опять действуй по собственному усмотрению, опять без каких-либо инструкций и советов…
Если б она появилась! Прежде всего нужно обсудить дела, которые развертываются на обувной фабрике. Наш замысел, дорогая Илона, оказался не такой уж фантазией — первый транспорт с непарными ботинками отправлен! На очереди второй. Эти несколько вагонов для такой станции, как паша, — дело нешуточное. Прими в расчет, дорогая, что группа — ты знаешь почти всех — не располагает винтовками или пулеметами, даже горстки взрывчатки и то нет. Единственное наше оружие — слово! Теперь к слову подключились и цифры: перепутали размер ботинок, сороковой спаровали с тридцать девятым, а это значит: фашисты разобьют в кровь ноги!
Волох еще раз повел взглядом вдоль тихих, безлюдных тротуаров, рассеянно посмотрел на часы.
Надо обдумать следующий вариант операции. Он будет называться "Затерянные контейнеры".
Да, не забыть бы. Одобрите вы операцию или нет, но, если комплект контейнеров прибудет на место назначения, пилюлю, преподнесенную фашистам, будет трудно с чем сравнить… Итак, вы снова не явились, дорогая Илона, снова не вышли на контрольную встречу?..
Ему все еще не очень ясна эта рыжеволосая Лилиана. Насколько можно понять, девушке лишь бы бросаться сломя голову в авантюры.
Прошло еще несколько минут.
Значит, не явилась и сегодня. Снова ждать двое суток.
Он свернул на первом же углу. Окинул взором улицу, пересекавшую ту, на которой ожидал Илону. Никого. Тихо и пусто.
Внезапно он насторожился. Откуда-то из глубины кварталов донесся приглушенный шорох велосипедных шин — кто-то в спешке приближался к перекрестку. Он быстрым шагом перебежал на параллельную улочку, такую же глухую и пустынную. Оказавшись за несколько кварталов от места встречи, вскочил в первую попавшуюся извозчичью пролетку. Лошади тронулись с места, но в ушах по-прежнему звучал шорох велосипедных шин. Появление велосипедиста, которого он не мог видеть, почему-то тревожило. Не понимая, какое отношение имел тот к Илоне, он все же в первую очередь подумал о ней.
Однажды, один-единственный раз, он опоздал на встречу: у него не было часов, и, как только он сказал об этом, она сняла с руки и отдала ему свои…
Теперь он поднес часы к уху, прислушался к отсчетам секундной стрелки. Значит, следующая встреча через день. Сегодня нужно еще повидаться с Тудораке… "Посмотрим, парень, чего стоят твои обещания? Проведем репетицию, проверим, на что способен. В любом случае это не помешает…"
Операция "Танцы плюс стакан чая" — так назвал кельнер встречу с немцем — должна была стать первым его испытанием в серьезном деле. Тудораке не сразу добился согласия Волоха, и нетрудно было понять, сколько забот выпало на его долю. Теперь нужно проследить, удачно ли он разработал план, хотя успех, конечно, целиком зависел от Лилианы — только она одна могла обеспечить благополучный исход операции.
Несмотря на все настояния Тудораке, он категорически отказался надеть поварской колпак. Хобоцелу лишь бы пошутить, устроить очередной розыгрыш… Любую, самую драматическую ситуацию парень готов слегка приправлять соусом… юмора, и ничего тут, наверно, не поделаешь. Такова натура человека: подурачиться, разыграть веселую сценку, подшутить над кем угодно, и в первую очередь над самим собой.
Кроме колпака, он хотел вооружить Волоха еще и половником — какой повар обходится без него? Но что он будет размешивать этим половником? Не имеет значения. Кельнер Тудораке Хобоцел решил устроить спектакль, развеселить почтенную публику.
— Будет хорошо, вот увидишь, — пытался он уговорить Волоха, настойчиво вручая ему половник. — Сгодится на любой случай, одна железная ручка чего стоит! Явится какой непрошеный гость, а ты — во всеоружии!
Следует сказать, что он еще сдерживал себя — как-никак разговаривал с ответственным, — и все ж не мог уйти от соблазна слегка побалагурить. Все равно Волоху предназначена роль наблюдателя, так пусть же оценит со стороны его стиль в работе, убедится наконец, что человеку вроде него можно доверить и более серьезное дело… Волох должен был стоять за окошком, из которого передавались блюда, и держать под наблюдением малый зал. В случае какой-либо заминки нужно было мгновенно бросаться к человеку в ливрее, стоявшему у входа, — не то лакею, не то швейцару… На этот раз, правда, он занял место не у парадной двери — ее крепко-накрепко заперли, — а у задней, через которую доставляли продукты и выносили отбросы.