Луна как жерло пушки. Роман и повести

Шляху Самсон Григорьевич

— Бывает, что и в пьяном виде молчит как могила, даже рта не открывает, — стал припоминать кельнер. — Но каким образом, не понимаю, можно узнать что-либо о сигуранце?

— Не будем загадывать вперед: это — трудное дело, это — попроще… Найди верного помощника из своих ребят. Пускай примут боевое крещение… Подсказывай, учи — точь-в-точь крестный отец… Значит, договорились? — И сам же ответил: — Похоже, договорились… Михэеш пускай молчит, а ты все равно наводи его на разговоры, — добавил он после короткой паузы. — Если видишь, что вино не действует, — налей коньяку. Не жадничай, подливай, пока не начнет лаять… Поскорее бы узнать списки арестованных. — Он помолчал, легонько сжал локоть Тудораке. — Как видишь, мы разворачиваемся,

начинаем действовать. Поэтому времени на ученичество нет. Итак, на первое время займись этим Михэешем Кыржэ, попробуй вытянуть, что можно… Разузнай, где Тома Улму — на свободе или арестован? Если вообще в живых… Не напали ли на его след? Может, держат в гестапо или тюрьме, но до поры до времени не сообщают… В таком случае, кто ведет допросы, сколько их? Учти, Тудораке: даже малейшая подробность может оказаться полезной. Ну, хорошо, на этом расстанемся. Следующую встречу я назначу сам… Что же касается Гаврилэ — оставь его в покое. Хотя бы не дразни, не издевайся в лицо.

— Я все время думаю о нем, — сказал кельнер. — По-моему, он из тех, кто любят загребать жар чужими руками… От таких мало толку!

— И все же пока займись своим делом. Надеюсь, запомнил все, повторять не нужно? Отлично. Вот и отлично. — И все никак не мог распрощаться. — Только будь начеку, Тудораке. Помни, как мало среди нас опытных людей: ты, я… еще несколько. Горстка, да и те ходят под дулами винтовок. Из этой охоты трудно выйти живым, скорее всего — пуля в лоб… Москва пока что, сам знаешь, по другую сторону. И мы тут у нее одни.

Проговорив эти слова, Волох решительно шагнул в темноту. Сколько, в конце концов, можно сказать за одну короткую встречу!

Встречи, встречи…

Они бывают деловыми, дружескими, чаще всего — любовными свиданиями. У людей, работающих в подполье, встречи различаются только по одному признаку — рядовая, обычная или же контрольная. И в том и в другом случае они назначаются на ранний, предрассветный час либо на полночь, когда сыщики только ложатся или еще не успели подняться с постели. Как правило, место выбирается такое, куда полицейские показываются не часто: глухие закоулки, безлюдные улочки и переулки обычно не берутся на заметку ищейками. Подходят и отдаленные окраины, и загородные места, чтоб легче было издали заметить и нужного человека, и подозрительного. В этом случае еще не потерян шанс уйти от преследователя. В центре города, где шумит толпа, удобно спрятаться за спинами прохожих, в крайнем же случае, если попался в руки врагу, позвать на помощь и превратить арест в антигитлеровскую демонстрацию.

Встречи под открытым небом всегда более опасны, зато не впутываешь в дело хозяев подпольной квартиры, да и сам не ставишь себя в зависимость от них. На улице можно даже отпираться от человека, с которым назначил встречу. Ты видишь его в первый раз, понятия не имеешь, что за тип, слыхом не слыхал ни его имени, ни… чего-чего? Пароль? Какой еще пароль? Тайное задание? Не знаю и знать не хочу. Ага, фотография? Успели все-таки засечь? Все правильно: спросил, который час. Да, да. Потом дал прикурить, что ж тут такого, если у человека нет спичек? Пожалуйста, докажите обратное… Он идет своей дорогой, я — своей… Так случается, если встреча назначена с мужчиной. С девушкой еще проще: захотел подцепить, понравилась, вот и подмигнул.

Встречи подпольщиков тянутся недолго. Решения принимаются сразу: да или нет. Скупой отчет о проведенной операции, уточнение будущей; как дела на фронте, что нового в мире. Даже самые сложные планы и те следует излагать в виде кратких распоряжений: сделай то-то и то-то! Передай кому следует! Выполнить и доложить! Здесь же, на улице. На ходу. На виду у сотен людей.

О глухие улочки, людные перекрестки, заброшенные пустыри, шумные площади, и ты, поляна, затоптанная ногами мальчишек, гонявших мяч, и вы, подворотни, сквозные проходы, парадные

с двумя выходами! В особенности вы, низкие, расшатанные тыны! И вы также, гордые, высокие заборы с двумя-тремя досками, незаметными постороннему взгляду, которые означают не что иное, как тайный проход… Вас никогда не вспомнят в своих трудах историки, не перенесут в торжественные залы музеев, даже не поставят какой-нибудь мемориальной таблички… Вы никому не ведомы сейчас, никого не заинтересуете и после Победы. Праздничные шествия и парады будут проходить на широких бульварах, вы же останетесь известны только почтальонам, шоферам такси, может быть извозчикам, просто потому, что знать каждый уголок города входит в их обязанности… Но вас будем помнить — мы. Правда, не все — те, кто останется в живых.

Мы не станем прославлять вас в пышных речах, нет, если и будем вспоминать прошлое, то только тихим, приглушенным голосом — все равно сразу же поймем друг друга… Оставайтесь такими, какими служили нам, погруженные в тишину, незаметные, хранящие стук наших шагов, произнесенный шепотом пароль, наше взволнованное, затаенное дыхание…

9

Встречи с немцем еще продолжались какое-то время. Проходили они стремительно, "молниеносно" — как-никак человек убежал из фашистского концлагеря…

Волох пытался припомнить, когда видел его в последний раз. Собственно говоря… Он следил за ним издалека, с дальнего края железнодорожной платформы, закрытой для движения красным светом семафора.

Он сразу узнал Карла по тому, как он припадал на одну ногу. Затем расслышал и голос. Паровоз тяжело пыхтел, маневрируя, то приближаясь к вагонам (их было два), то снова удаляясь: ему не давали отправления немецкие часовые, расставленные вдоль товарных платформ.

— Зольдат! Зольдат! — услышал он негромкий оклик Карла, говорившего, по-видимому, на диалекте, не то прусском, не то баварском. Карл просил солдат помочь ему пересечь путаницу путей: как бы не угодить с больной ногой под колеса паровоза. Голос Карла казался совсем слабым, в особенности в гуле станции.

"Как трудно было, — пронеслось в голове у Волоха, — договориться с машинистом паровоза, со стрелочником". Успех операции казался крайне сомнительным, если и вообще она не была обречена на провал. Достаточно выпасть одному зубцу, и выйдет из строя вся система передач. Он взял за плечо молодого парня, ученика депо, и тот неслышно исчез в темноте. Уже потом он вспомнил, что видел мальчишку на первой встрече с Карлом в ресторане.

— Зольдат! Зольдат! — еще раз отважился окликнуть часовых Карл.

Те стали недоуменно оглядываться — откуда мог взяться человек, говорящий по-немецки? И этого мгновения оказалось достаточным, чтобы стрелочник успел перевести стрелку. Вагон с контейнерами обувной фабрики медленно поплыл вдоль платформы…

"Мда. Пожалуй, риск был слишком велик", — пришел к заключению ответственный.

Подвергался опасности Карл, он сам, ученик из депо, не говоря уже о машинисте и стрелочнике. Конечно, этого требовало дело, и все же… Он мог бы сюда не приходить — однако надо же было когда-то принять боевое крещение, пройти первый экзамен! Во время войны железнодорожная станция может быть приравнена к передовой линии, и если так, то стрелочник вполне заслуживает чина генерала.

Только б он не бросил чем-нибудь в голову Карлу!

Волох задумался… Дошли слухи, будто слесаря-весовщика Гаврилэ Грозана направляет на улочку, где он, Волох, ждет Илону, сам Тома Улму… Только как можно проверить, правда это или пустой звон?

Тома Улму…

Чего только о нем не говорят! Будто арестовывали бесчисленное количество раз, но он все равно вырывался на свободу; даже из страшного подвала сигуранцы и то сумел…

Волох не знал, насколько правдивы были эти слухи. Если б еще расспросить у Илоны! Наверное, там, за линией фронта, откуда она прибыла, все должно быть хорошо известно…