Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
"Где только у нее нет знакомых!" — с удивлением подумал Волох.
Она провела его длинным коридором; зайдя за стеклянную дверь, они оказались на веранде, но сразу же отшатнулись назад — там кто-то был. Тогда быстро сбежали по лестнице, оказавшись во дворе, окруженном высоким забором. Уходила вдаль аллея ореховых деревьев.
Она взяла его под руку, прижалась к плечу.
— Тов. Волох, — кокетливым, капризным тоном пролепетала она на ухо, приподнимаясь на цыпочки и обдавая теплым дыханием лицо, — какое у тебя нудное имя — Волох! Но чем это ты озабочен? Бедненький, — продолжала она, стараясь расположить его к себе, закрасться в душу всем этим сочувствием, подчеркнутым, если не притворным. — Может
— Все было хорошо, — заметил он, слегка косясь в ее сторону: как ни в чем не бывало она склонила к нему на плечо голову!
— Тогда… Зачем же так хмуриться? Быть может, не нравится моя фамильярность? Неправильно с тобой обращаюсь? Ничего не поделаешь, такою уродилась. Только… разве мы — не самые близкие люди на свете? Не одна семья?
— Просто не могу прийти в себя, — произнес он. — Подводит память… никак не могу вспомнить, где мог видеть мужчину, который только что здесь проходил?
— Кого ты имеешь в виду? Неужели Дэнуца Фурникэ?
— Ах, вот оно что… Тот тип из автобуса! — воскликнул Волох. — Правильно, ты говорила, что его зовут Дан Фурникэ. Он тогда выпрыгнул вслед за тобой, да? У тебя еще была под мышкой горбушка хлеба?
Он опустил взгляд, и в глаза сразу же бросились длинные стройные ноги девушки, плавно изгибающиеся в коленях при каждом ее шаге.
— А где твои великолепные туфли? Помнишь, как бежала по снегу в одних чулках, он же, будучи истинным кавалером, не слишком старался догнать?
— Туфли? — рассеянно переспросила она. — Черт их знает, где они!..
— Однако потом все-таки догнал, не так ли?
— Кто догнал? — испуганно вздрогнула она. И сразу же облегченно, выдохнула. — Ах, Дан… Ничего. Ты знаешь, — теперь она прижималась к нему всем телом, точно ребенок, обрадовавшийся тому, что миновали все его страхи, — у меня было ощущение, будто ты нарочно держишь меня… чтоб не убежала! Какая чепуха, господи… Прости меня. — Она задумалась, потом заговорила с прежним подъемом: — Ну конечно, это был Дан, Дэнуц, студент-юрист, о котором я тебе рассказывала. Практикант из "Полиции нравов". И знаешь что? Ему наконец удалось добиться для меня свидания с Антонюком, "добровольцем", как вы его называете. Не забыл еще такого? Бедный парень, видел бы, как его избили! Подлые скоты! Дэнуц говорит, что он плюет кровью, и на этом основании хочет затеять дело, попробовать вырвать, хотя бы перевести в больницу. Он знает всякие юридические уловки… — Чувствуя, что он слушает внимательно и сочувственно, она стала непроизвольно двигать рукой, стараясь сплести свою руку с его. — Завтра после обеда, в три часа, если не будет осечки, я смогу повидаться с ним — там, в тюрьме. Быть может, нужно узнать о ком-то из наших? — с тем же подъемом, с готовностью помочь спросила она. — Получить сведения о заключенных или что-то передать им? Не думай, будто болтаю на ветер… И знай: я ничего не боюсь, ничего! Сделаю все, что потребует партия!
— Я уже просил тебя… прекратить с ним отношения, — напомнил Волох, — Кажется, мы договорились об этом. Или же нет?
— Договорились, — внезапно холодным, отчужденным голосом сказала она. Потом убрала голову с его плеча, даже резко замедлила шаг. Рука, выскользнувшая из его руки, безвольно упала.
— Расскажи, — хмуро проговорил он, — только покороче, как прошла последняя встреча с учениками. Внятно и четко, вроде листовок, какие пишете…
— Это была удивительная встреча! — встрепенулась она, благодарно заглядывая ему в глаза. — Удивительная! Только знаешь что — давай присядем!
И указала на стул, прислоненный спинкой к узловатому стволу ореха. Он сидел возле этого дерева всего несколько минут назад.
— Нет, нет, постой!
Теперь она вновь держала его под руку, вновь старалась
— Если не хочешь — не надо. — И стала рассказывать. — Такой встречи еще не было. Даже Карл… ты знаешь, что его зовут Карл?.. Даже он это признал. Я своим ушам не поверила. Он был обрадован, как никогда… Между прочим, он объяснил, что из-за ноги служит в интендантстве, там немного легче… И предупредил, чтоб никто не проговорился… Ты представляешь: лучшие ученики почти всех школ города! Какие речи говорились! Карл обнимал каждого, всех до одного… — Она глянула на Волоха: он был нахмурен, озабочен. И умолкла, пока не зашла в тень широкого, мощного ствола ореха. Там остановилась и положила ему на грудь руки. — Серж — вот как я буду называть тебя, не Сыргие… Знаешь что, Серж? Дай я тебя поцелую! Только не думай, будто…
Она прижалась к нему и, не давая опомниться, стала целовать — в глаза, в щеки.
— Ты очень дорог мне, Серж, если б ты только знал, как вы все мне дороги! Какое счастье видеть тебя спокойным, без этой суровой складки на лбу… Я понимаю: ты должен держаться строго, замкнуто, иначе тебе не будут подчиняться, не захотят жертвовать жизнью, как в любую минуту готов жертвовать своей ты… Чего ты так смотришь — хочешь знать, откуда мне все это известно? От него… Тебе можно сказать правду. Да, да, от Тома, от него. — Казалось, она сама была ошеломлена своими же словами. — Я даже ни капли не сомневаюсь, что это он прислал к нам Карла. Более того…
— Кто это такой — Тома? — резко дернул головой Волох.
— Разве ты не знаешь? Тома… — и стала быстро шептать что-то на ухо.
— Я ничего не понял из твоих слов! — сказал он, резко выходя из-за ствола на свет. — И вообще хотел бы посоветовать: поменьше болтай чепухи.
— Но это не чепуха, Серж! Куда ты собираешься идти? Возьми меня под руку.
— Сама же говорила: Карл просил учеников не проболтаться! — оборвал он. — Чтоб не было лишнего шума… Так вот, было бы хорошо, если б они и в самом деле не болтали лишнего.
— За этим я слежу! Они дали клятву — поднятый вверх кулак и… "Рот фронт"! Я тоже. Я ведь пришла к вам для того, чтобы… — Она вновь загорелась: — Чтобы всех любить! С любовью в сердце! Меня ничто не остановит: ни религия, ни отец с матерью… Я — свободна, такою и останусь… Во всем и всегда свободной!
— Послушай, — довольно резко прервал он. — Во-первых, раз и навсегда забудь это имя, ни при каких условиях не произноси его! Ни под каким видом, понимаешь?
— Но почему? — Лицо девушки побледнело. — Чье, чье имя?
— Ты знаешь, о ком я говорю! И во-вторых…
— Тома Улму, да? Но ты не можешь запретить мне это! — непреклонно возразила она. — Имя Колумба можно произносить вслух? Можно? Так вот знай: он и есть мой Колумб! Моя путеводная звезда.
— Боже, какая чепуха… Ты хотя бы видела его? Слышала его голос?
— Конечно! Например, когда проводились "Три минуты против третьего рейха"!
— Что, что? Своими глазами? Нет, тебе показалось.
— Но не только там, раньше тоже видела, — продолжала она. — Вот как это было… Наступила жара, просто бешеная, и вот прохожу я как-то вдоль реки, возле самых верб… Ха-ха-ха! — по-детски звонко рассмеялась она. — И что же вижу? Подвернул штанины брюк и плещется в воде. А вода даже до колен не доходит… Холодная, чистая, течет спокойно, не всколыхнется. Я остановилась под вербой, смотрю на воду и радуюсь: наконец-то дорвался до такой благодати, может освежиться после всех скитаний. "Ешь, если хочешь! — говорит он и показывает на кучу свежих, покрытых росой помидоров… Рядом с ними лежит еще кусок брынзы, прямо из стана чабанов, — Там и хлеб есть, — машет рукой, — и узелок с солью… Развяжи и ешь". И так ласково говорит, что я и в самом деле подошла, присела на стог свежескошенной травы…