Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
— Откуда ты вычитала эту сказочку? — резко проговорил Волох.
— Его жизнь в самом деле похожа на сказку, тут ты прав.
— Только ты, по-моему, немного в ней запуталась, — прервал Волох. — Прошлый раз вроде бы говорила по-другому. Вся эта болтовня нисколько меня не интересует, только хотелось бы знать, какого беса ты бродишь по полям? В общем, так: в другое время, возможно, мы вернемся к твоей библейской сказочке, пока же предупреждаю, притом в последний раз: прекрати всякие контакты со своим Даном, типом из полиции…
— Послушай, зачем называть его типом? — теперь она уже говорила просительным тоном. — Не будь злым, Серж… Разве ты сам никогда в жизни не любил? Этого не может быть! Тогда хотя бы
— Тем более, — продолжал настаивать Волох, — тем более должна выбирать между нами и этим полицейским.
— Ты сам не знаешь, что говоришь! Твердишь одно и то же, лишь бы казаться злым и твердолобым.
Увидев, что эти слова взволновали Волоха, она сочувственно посмотрела ему в глаза, затем быстро огляделась вокруг и снова обняла за плечи.
— Неужели ты не веришь мне? К вам приходят, чтобы бороться, иные ради будущего, ради куска хлеба… Главное — разгромить фашистов, это ясно. А я… я хотела бы всех вас согреть, оделить любовью.
Он резко рванулся из ее объятий и быстро пошел вперед.
— Выбирай: или мы, или… этот тип из "Полиции нравов"!
Лилиана пыталась удержать его.
— Ха-ха — тип! Между прочим, этот тип может сделать столько, сколько не сделает никто другой! Несмотря на то что выглядит таким скромный и сдержанным… Они полностью доверяют ему, потому что не успели раскусить. Стоит сказать слово, и Антонюк будет на свободе… Дошло наконец? Поможет ему бежать, и все. Только я не очень злоупотребляю, не хочу ставить парня под удар. Ты просто не понимаешь, Серж: Дэнуц может пригодиться в более серьезных случаях. Кто знает, что ожидает всех нас в будущем? — Она с тревогой, с опаской подняла на него глаза. — Представляешь, кем может оказаться этот "тип", этот славный, послушный Дэнуц?
— Я уже сказал: выбирай!
— Но почему же? Господи, почему? — от волнения у нее даже потух голос. Взгляд был устремлен в пустоту — казалось, еще секунда, и она разразится рыданиями. Однако у нее хватило сил прошептать: — Но ты испытай меня, товарищ Волох… Дэнуца Фурникэ, которого ты называешь "типом", я очень люблю, считаю… Подожди, подожди, Серж, дай объяснить… Ты можешь неправильно меня понять… Я считаю…
— Объяснишь во время свидания Антонюку, — оборвал он ее, сбрасывая с плеч больничный халат. — Мне ничего больше можешь не говорить.
— Серж…
— Проведи меня к главному выходу, — сухо бросил он, решительно направляясь к зданию.
Лилиана молча пошла за ним.
— Кстати, не советую идти завтра на это свидание. Я, во всяком случае, запрещаю, — добавил он торопливо, ускоряя шаг и оставляя ее далеко позади.
— Но когда мы увидимся? — догнала она его. — Ты не имеешь права ни с того ни с сего отрекаться от меня. Нам нужно поговорить. Я все объясню, Серж! — Голос ее задрожал, на глазах выступили слезы. — Все, все, товарищ Волох…
Остаток дня — после этого тягостного свидания — его не покидали мрачные мысли. На душе было тревожно, тяжело… Но как же тогда понимать историю с немцем? Все эти выступления перед молодежью? Только видимость успеха. Последний проблеск перед грозой. К тому же слишком удачно (ни одного ареста!) они проходили… Как и "Три минуты против третьего рейха"… Есть о чем подумать, товарищ ответственный.
А вот Илона на встречи не является. Зигу Зуграву тоже не подает признаков жизни.
Что же касается Тома Улму, то он будто сквозь землю провалился.
Опять нечетное число.
Но зачем выходить на встречу, если она не является? Только подвергать себя лишнему риску.
И все ж ноги сами несли его к условленному месту.
Если схватили в Кишиневе? И ее, и Зуграву, освободив взамен Василе Антонюка — только для того, чтоб еще и здесь поставить
Волох петлял тихими, узкими улочками, стараясь подойти к месту встречи незамеченным, еще и еще раз убедившись, что не тащит за собой хвоста.
Нынешним днем он вышел раньше времени — слишком уж давил ненавистный потолок кельи.
Казалось, будто он висит над головой даже здесь, на улице. Не поворачивая головы и не замедляя шага, он наклонился, якобы завязать шнурок на ботинке, — за спиной не было ничего подозрительного. Он сделал большой крюк: улочки были погружены в крепкий сон. Тротуары пусты, ворота, окна, даже занавески на них ничуть не изменились с тех пор, как он впервые пришел сюда.
Когда ж она была, та первая встреча?
Уже вечерело, моросил мелкий дождь, туман как окутал город днем, так не рассеялся и к вечеру, а тут еще сумерки, темень. Ему сообщили, чтоб вышел на встречу с девушкой из Кишинева, которая не знает здешних мест. Держа, как было условлено, шапку в руке, он должен подойти к ней и, убедившись, что из сумочки проглядывает краешек носового платка, спросить: "Каким образом поскорее попасть на вокзал?" Она должна была ответить: "Все время прямо, прямо, прямо"… Но как тут заглядывать в сумочки встречных женщин, если туман, непроглядная темень? Его прогонят, еще отругают… К тому ж усилился дождь, и держать шапку в руке значило выглядеть смешным, если не вызвать подозрения. В конце концов он надел ее на голову, решив снимать при виде каждой женщины. А вот, кажется, она. Внешность, пароль — все вроде бы соответствует. Правда, слова пароля она немного перепутала, поменяла местами, вообще же держалась довольно бойко, не переставая болтала, без конца задавала какие-то вопросы, которые, честно говоря, ничего общего не имели с тем, что он ожидал услышать. Если бы не предупреждение из Кишинева, не пароль, который она все-таки знала, он ни за что на свете не отличил бы ее от обычной девчонки, вздумавшей прогуляться вечерком… Какой это инструктор, к тому ж еще из штаба, из подпольного центра?
Вопрос за вопросом, и в конце концов оказалось, что он должен отвечать и на следующий: любил ли он когда-то? Если да, то почему? Если нет — то же самое: почему нет? Вся эта болтовня в итоге поставила его в тупик, и он даже засомневался: за ту ли ее принимает? Не хватало еще свалять дурака в таком деле! Ни к чему не привели попытки прощупать ее — на все вопросы она отвечала шиворот-навыворот. Он подумал: скорее она вывернет наизнанку тебя, иначе с какой стати выспрашивать насчет убеждений, нравственных качеств? Кто ж тогда она сама? Святая, что ли? Какие-то намерения, конечно, у нее были, иначе зачем устраивать допрос? Не впутаться бы в историю, в конце концов решил он. На кой черт все эти абстрактные рассуждения? О чистоте души будем думать в более подходящее время!