Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
— Перемени пластинку, — торопливо шепнул Волох, заметив, что теперь они в мастерской не одни.
— Ничем не могу помочь — на нет и суда нет, — сразу же понял его Гаврилэ. Он стал выметать из-под тисков металлические опилки, перекладывать с места на место инструменты, и в конце концов замаскировал кусок железа в виде изогнутого на конце крюка, над которым работал, когда в мастерской появился Волох. Еще раньше он погасил примус… Из задней двери, находящейся в темном углу, показалась женщина с большим животом.
Волох тотчас заметил, каким встревоженным, напряженным взглядом
Гладкое, с румяными щеками лицо, в особенности же взгляд ярко-синих глаз делали ее похожей на девчонку, которая до конца дней так и не станет старухой. Казалось даже, что и этот живот всего лишь шутка: просто девчонка-подросток из озорства, вздумав поиграть в папы-мамы, засунула под фартук подушку.
— Здравствуйте, Екатерина Васильевна, — вспомнив имя женщины, поклонился Волох.
— Добрый день! — ответила она по-молдавски, отчетливо произнося каждое слово. — Чаю? Самовар есть, сахара, правда, нет… Кипяток, да?
Женщина вопросительно посмотрела на мужа, — дескать, выходить на свет или же исчезнуть за этой низенькой дверью.
— Нет, нет, Катенька, чаю не нужно. Они не хотят, — ответил Гаврилэ. — А вот посмотреть друг на друга, — он неопределенно махнул рукой, — вам, наверно, стоит. Если уж довелось встретиться… Кто его знает, может, сведет какая-то нужда. — Только теперь Гаврилэ перестал валять дурака. — Надеюсь, сумеешь запомнить ее лицо?
— Товарищ! — глубоким грудным голосом проговорила женщина. Сделав шаг вперед, она протянула Волоху руку и, посмотрев в глаза, широко улыбнулась, показав ниточку белых, здоровых зубов. — Все будет хорошо, товарищ! — И сразу же исчезла за занавеской.
— Так что скажешь насчет трубки? — несколько приободрившись, вернулся к своей просьбе Волох.
Гаврилэ задумчиво переступил с ноги на ногу — теперь ему уже было трудно снова начинать балаган.
— Нет и нет! Не могу. Ни в коем случае. Мастерская, в конце концов, не моя, над головой стоит хозяин! Смотри, сколько дел, — он слегка повысил голос. — Тут и весы, и эти коляски… Пойми, наконец: я занят, занят по горло.
— Хорошо. Но что дашь, если сразу же уйду? — совсем как расшалившийся ребенок спросил Волох.
— А чего бы ты хотел? — тотчас вступил в игру и Гаврилэ. Впрочем, на Волоха он не смотрел — шарил глазами по верстаку, стараясь вспомнить, куда засунул крючок, который вскоре ему понадобится. — Линия электропередач годится?
— Лучше бы железнодорожный состав! — резко оборвал Волох. — Груженный боеприпасами.
— Слишком много просишь.
— А если с фашистскими солдатами? — не сводя глаз с двери, проговорил Волох. И добавил: — Или Карла, на несколько часов, а? — Заметив, что Грозан готов вспылить, он заговорил другим тоном: — Радиоприемник? У нас есть один, только слишком громоздкий, к тому же не ловит нужные станции. Найди какой-нибудь подержанный. И обязательно небольшой. Пусть еле-еле пищит, только чтоб ловил.
Гаврилэ молчал, хотя и обдумывал слова Волоха.
— Я пришлю за ним, слышишь? — продолжал настаивать Волох. — Кого-нибудь из учеников. Точнее, Матея Веригэ. Только скажи, когда прийти.
—
— Ни в коем случае, — с готовностью ответил Волох.
— Виделись только один раз, правда?
— Неправда — ни разу.
— И… никаких велосипедов, да?
— Вело… — он словно стал припоминать что-то. — Нет, нет. Никогда в жизни.
— Славу богу! — с облегчением вздохнул Гаврилэ. — И, значит, с нынешнего дня забудешь дорогу в мастерскую?
— Даже порог не переступлю. Но как насчет приемника? — напомнил Волох.
— Приемника? Я же сказал… нужно поговорить… с хозяйкой. Пока же… получай свою трубку и уходи!
— Одним духом! Смотри, Гаврилэ, если поручили определенное дело, то выполнять честно, без подвоха! Что же касается прогулок на велосипеде, — я не против, пожалуйста. Даже доволен… За Карла тоже большое спасибо. Так можешь и передать тому или тем… в общем, кому следует. Если не передал до сих пор… А жена у тебя хорошая… Что она, кстати, делает? Кроме детей, так сказать… Спрашиваю на всякий случай.
— Занимается вышивкой, дорогой товарищ! — стараясь рассеять подозрения Волоха, сухо ответил тот. — Вышивает… Подожди, сейчас покажу ее работу. — Он рванулся было к задней двери, но тут же остановился. — Что это я болтаю, господи? Все как есть перепутал! Не вышивает — шьет! Портниха! Знаешь, как хорошо, когда жена шьет? Очень большая экономия в хозяйстве! — Кажется, он оседлал любимого конька, заговорил с явным восторгом. — Мою старую одежду — представляешь? — ее давно пора выбросить, а она лицует, и пожалуйста — прекрасный костюм для мальчика, старшего… Любо-дорого посмотреть! Из его старого костюмчика — что ж поделаешь, вырос! — тоже перекраивает штанишки — младшему… Представляешь?
— Будь здоров!
"Чертов конспиратор, будь ты неладен! — подумал Волох, выйдя на улицу. — Схватил за плечи, якобы для того, чтоб выставить за дверь, сам же… успел засунуть в карман трубку".
"Все будет хорошо, товарищ…"
Расставшись с Волохом в больничном саду, Лилиана остро ощутила всю глубину обиды, незаслуженно нанесенной ей, и чувство горечи еще усиливалось оттого, что она ни капли не сомневалась в своей правоте. Никто, в конце концов, не имеет права указывать ей, кого любить и кого — нет.
Она ждала, надеялась, но поддержка не приходила.
"Ну ладно — другие, а Илие Кику?" Пекарь даже если и посочувствует, то сделает это для того, чтоб не показать своей любви, бескорыстной и безнадежной…
Вскоре она оказалась в полной изоляции, без какого-либо задания. Ей даже не поручали писать обращения к солдатам, те самые, на папиросной бумаге. Не назначали больше встреч, если же кто-то невзначай видел девушку на улице, то еще издали переходил на другую сторону или сворачивал обратно, лишь бы не попасться ей на глаза.