Луна над Лионеей
Шрифт:
В промежутке между двумя этими встречами Филипп Петрович попытался ее убить, но Лизе эти усилия были глубоко безразличны. Она просто встала, отряхнулась и пошла дальше.
Впрочем, как оказалось, пределы есть у всего, в том числе и у безответственных Лизиных прогулок.
– Она больна, – сказал Филипп Петрович.
– Это как?
Филипп Петрович пожал плечами…
– Ты же помнишь Лизу? Ты же сам стрелял в нее раз десять, а ей хоть бы хны… Что это еще за болезни у бессмертных?
– Мне,
– Ладно-ладно, мы поняли твои планы насчет доктора. Вернемся к Лизе и лекарству. Почему это важно?
– Потому что ради этого лекарства она пойдет на все что угодно, и в том числе на то, что нужно нам.
– Например?
– Она расскажет, как добраться до Леонарда. Или, по крайней мере, расскажет все, что она знает про его планы.
– Хорошая идея, – рассудила Настя. – А ты знаешь, где она сейчас?
– Да, доктор дал мне приблизительные координаты.
– Отлично, поехали!
– Принцесса, – осторожно вмешался Армандо. – Это не самая лучшая идея… Во-первых, это опасно, во-вторых, вас ждут в Берлине.
– Я ее не боюсь! – Настя бросила недовольный взгляд на Армандо и хотела красноречиво пояснить, почему именно ей не страшна бессмертная Елизавета, но получилось как-то не очень: – Я ее не боюсь, потому что… Потому что она больна. И со мной будет Филипп Петрович.
– Ладно, – сказал Армандо. – Тогда, во-первых, вас ждут в Берлине, и только, во-вторых, – это опасно.
– Он прав, – сказал Филипп Петрович. – Не королевское это дело – по горам лазить и выкуривать всяких тварей из секретных убежищ….
– Так я и не королева.
– Я хотел сказать – не принцессино. Не принцесское.
– А я всего без году неделя принцесса, – не сдавалась Настя. – Давай представим, что для превращения в полноценную принцессу мне нужен какой-нибудь сертификат. И он потерялся на почте. И поэтому я могу вести себя совершенно раскованно, и я хочу так себя вести, и я хочу наведаться к Лизе и…
– Хватит, – сказал Армандо и положил руку ей на плечо.
Странно, но мне тут же расхотелось спорить. Это прикосновение… Армандо всегда выдерживал некоторую дистанцию между собой и мной, иногда эта дистанция была больше, иногда меньше, но она имела место как воплощение той истины, что несмотря на имеющиеся симпатии (и мне хотелось верить – взаимные) мы прежде всего связаны делом. Сначала Смайли поручил Армандо присматривать за мной, потом Армандо автоматически перешел в мое распоряжение вместе со всем лионейским персоналом, и вот эта дистанция была нарушена прикосновением его руки, как мне тогда показалось, достаточно тяжелым. Может быть, он даже слегка сжал мое плечо, но я не уверена.
Я обернулась, посмотрела на Армандо и поняла, какое послание было мне передано этим прикосновением. Это было не: «Успокойся, дорогая, сейчас я обо все договорюсь», это было не: «Разумеется, ты права, и я полностью на твоей стороне».
Это было:
– Хватит уже этих детских игр. Вспомни, кто ты и что тебе нужно сделать. Пусть Филипп займется Елизаветой, он справится. А у тебя есть дела поважнее.
Признание чужой правоты требовало некоторого времени, и Настя провела это время, изображая тяжкие раздумья в связи с только что открывшимися обстоятельствами. Она сжала губы, побарабанила ногтями по приборной доске, потерла указательным пальцем нос и только потом сказала:
– Ладно. Я поеду в Берлин, а ты…
– Я сделаю все, как надо, – уверенно заявил Филипп Петрович.
– Не перебивай. А ты возьмешь людей, десяток, не меньше, и только потом сунешься к Елизавете. Риск – это роскошь, которую мы уже не можем себе позволить.
– Он справится, – заверил Армандо и получил в ответ прохладный взгляд Филиппа Петровича, который совершенно не нуждался в подтверждении своих умений.
– Я подброшу вас в аэропорт, – сказал Филипп Петрович. – А уж потом…
А потом он не справился.
ИНТЕРЛЮДИЯ НОМЕР ДВА
1
Запах весны пропитал весь дом, добравшись даже до лестницы в подвал; на балконе же он становился просто невыносимым.
– Ну вот, – довольным тоном произнес генерал и толкнул пленника в спину. – Посмотри на все это в последний раз, потому что больше ты никогда не увидишь…
– Твоей толстой хари? Да уж, надеюсь.
Пленник дерзил, и генерал отвесил ему совершенно справедливую оплеуху.
– Не увидишь неба, – закончил фразу генерал. – Не увидишь солнца, не увидишь ни одной девки, не говоря уже о том, чтобы пощупать или залезть под юбку. Все, хана!
Пленник подошел к перилам и посмотрел вниз. Там шла своим чередом жизнь – цвела черемуха, щелкал ножницами садовник, маленький мальчик крутил педали трехколесного велосипеда, за ним едва поспевала няня, у бокового входа солдаты разгружали машину. Они таскали ящики с трофеями, прибывшими из Берлина и Вены. Пленник и сам был таким трофеем. Его тоже везли в ящике, только побольше и попрочнее, чем эти.
– Допрыгался, ублюдок, – не унимался генерал. Пленнику стало скучно, потому что в таких ситуациях он бывал десятки, если не сотни, раз. Он знал, что слова «не увидишь солнца» – не более чем слова, а солнце – всего лишь солнце, и почему, спрашивается, он должен лить слезы от разлуки с этим небесным телом? Для разнообразия можно посидеть и в темноте. Что же касается женского пола, то в последние годы он приносил пленнику одни лишь разочарования, поэтому небольшой тайм-аут пришелся бы даже кстати.