Луна твоей жизни
Шрифт:
Ещё со студенческих времён я знал одно укромное место и решил пойти именно туда, надеясь, что там я буду один – хотел сосредоточиться. Но я ошибся. Там сидела какая-то девчонка. Её глаза были закрыты, в ушах – наушники. Русые волосы в беспорядке, как будто она только что пришла с урока физкультуры. Робкие лучики майского солнца освещали её белое, нет, даже бледное лицо. Кожа казалась очень тонкой и нежной. Интересно, она везде такая бледная? Мне хочется представить, как лёгких румянец трогает эти фарфоровые щёчки в ответ на моё прикосновение. Да, сосредоточиться эта картинка не помогает.
Я продолжаю наблюдать за девочкой. Она сидит в расслабленной позе,
Тут моя незнакомка затягивается сигаретой. От этого прозаичного действия весь образ рушится. Невесомая невинность дамы с картины испаряется, и теперь я вижу в ней лишь очередную простушку в кроссовках и джинсах. Меня начинает раздражать её глупая мечтательность, хочется вернуть её на землю так же резко, как и она только что оборвала моё минутное любование.
Я решаю испытать её терпение. Не особенно напрягаюсь, чтобы выдумать что-то изощрённое, просто бью словами наугад. Что в наши дни может безотказно вывести из себя девушку? Конечно, посягательство на святая святых – женское достоинство, феминизм и прочую херню.
Мне было приятно смотреть, как покорно она выслушивает мои колкости. Покорность весьма необычна для современного молодняка. Захотелось во чтобы то ни стало исследовать её лимиты. Как далеко я могу зайти, чтобы ей стало невыносимо? Во чтобы то ни стало, мне нужно получить хоть какую-то ответную реакцию! По истине, виктимное поведение женщин само притягивает агрессоров.
С любопытством трёхлетнего ребёнка я пытался дойти до грани, у которой мне скажут: «Всё, дальше нельзя». Так где же она, эта грань? Я её нащупал, когда выдал откровенную пошлость. Тогда моя незнакомка вспыхнула, открыла свой бледно-розовый ротик и поставила меня на место. Как она думала. Да, малышка, это было забавно. Меня одновременно развеселила и взбесила эта её несколько театральная выходка с сигаретой. Конечно же, она тут же решила сбежать от меня. Ещё одна ошибка неопытных зверят – пытаться убежать от хищника. Побег жертвы рождает непреодолимый азарт погони. Но сегодня ей повезло, я не буду преследовать её.
Ухмыляясь, я потушил сигарету и неторопливо вернулся в свою душную гримёрку. Там меня уже дожидалась Алина. Пришла проверить, готов ли к своему номеру её цирковой конь. Мой агент – единственная женщина, чьё присутствие в своей жизни я могу терпеть.
– Кирилл, ты готов? – спрашивает она, не отрываясь от экрана своего смартфона.
– Конечно, босс. – делаю особенное ударение на последнем слове.
– Слушай, давай в этот раз без глупостей. Помнишь прошлое интервью на первом канале? Вот так делать не надо! Всем будет лучше, если ты будешь вести себя хорошо. Помнишь, что говорил декан? Давай без матерщины и пошлостей, ладно? – она оторвалась от телефона и требовательно посмотрела на меня поверх своих очков. Потом оглядела с ног до головы и поджала губы. – Я же тебе говорила, не надевай эти джинсы с дырками! У тебя что, нет денег на приличную одежду?!
– К службе на благо отечества готов! – я прикладываю открытую ладонь к виску, будто отдаю честь.
– Это важный шаг в твоей карьере, Кирилл. Признание научным сообществом твоих заслуг на литературном поприще очень важно. Было бы здорово, если бы тебя позвали преподавать в этот университет. Это придаст твоей заднице серьёзности.
Я знаю, она пытается манипулировать моим писательским эго. Не виню её. Со мной бывает непросто.
Алина уходит, оставляя меня одного. Я последний раз смотрю в зеркало и улыбаюсь своему отражению, пытаясь запомнить, с какой улыбкой я выгляжу располагающе, а с какой больше напоминаю маньяка на первом свидании с жертвой. Выбираю нечто среднее и выхожу на сцену. Пошёл себя продавать.
Я уже не первый раз на сцене, поэтому не чувствую себя скованно. Я могу расположить к себе аудиторию, периодически вставляя относительно безобидные шутки в свою лекцию по современной литературе. Даже не будь я харизматичным скандально известным автором, бедным студентам всё равно было бы интересно. Они так привыкли томиться в душных аудиториях, внемля старым занудным хрычам, бубнящим себе под нос скучный бред о мёртвых писателях. А в моём творчестве жизнь бьёт ключом. Пусть и неприглядная, но завораживающая своей откровенностью жизнь. Моё творчество – словно проститутка, которая до поры до времени прикидывается девственницей. Стыдливо прячется и прикрывается, пока ты не срываешь с неё остатки одежды и не проникаешь в её плоть, чтобы ощупывать, исследовать этот невыразимый жар, скрытый внутри. Тогда шлюха раскрывается и уже сама начинает умело засасывать тебя. Тебе одновременно противно и любопытно. Когда любопытство перевешивает, ты уже не можешь оторваться от этой порочной плоти, желая всё глубже и глубже проникать в неё, познавать каждый сантиметр кожи, раскрыть каждую тайну. Однозначно мои книги как ненасытная шлюха: однажды попробовав, уже не хочешь возвращаться к скромным авторам, которые так заводили тебя ещё недавно.
Моя лекция подходит к концу. Нахожу глазами Алину. Она улыбается довольной улыбкой. Улыбаюсь ей в ответ: «Вот видишь, я был хорошим мальчиком, я сдержался.» – мысленно говорю ей.
Заканчиваю выступление под бурные овации. Встаёт декан, произносит приторную речь и предлагает перейти к «Вопросам и ответам».
Оглядываю аудиторию. Студенты возбуждены и явно заинтересованы. Один молодой человек с копной чёрных волос встаёт и задаёт свой вопрос:
– Литературные критики называют вас новатором. Скажите, что вы подразумеваете под жанром «брутальный реализм», изобретение которого вам приписывают журналисты?
– Брутальный от английского слова «brutal», что значит «зверский, жестокий, отвратительный». Мне кажется, слова «брутальный» и «жизнь» – синонимы, так как наша реальность часто ставит нас в коленно-локтевую позу и объезжает до изнеможения и боли в затёкших конечностях. Если говорить о реализме, то да, я могу писать лишь о том, что пережил сам. Для меня это единственная реальность.
Паренёк садится. Встаёт девушка и, заливаясь краской, выпаливает:
– Ваши романы содержат много жестокости и злости. Вы так видите мир?
– Правда в том, что творчество – это боль. Слова – это боль. Они проникают в тебя и живут своей жизнью. А ты просто стараешься не шевелиться, пока они берут контроль над твоей личностью. В итоге уже не ты у руля. Ты – пассажир своего тела, безвольный и обречённый на долгое странствие. Твой корабль несётся по волнам слов, а ты только молишься, чтобы он не разбился о скалы.
Следующий вопрос от милашки в третьем ряду:
– Ваш второй роман «Ревность» вышел год назад. Скажите, скоро ли мир увидит вашу новую работу? О чём будет этот роман?