Лунная дорога (с иллюстрациями)
Шрифт:
– Командир! Я буду преступником, если выпущу вас в Космос!
Громов удивленно посмотрел на него с высоты своего роста. Аникин цепко ухватил его за руку, мешая одеваться.
– Ах, вот как!
– Лицо Громова побагровело. Он в свою очередь схватил руку Аникина.
Руки дрожали в предельном напряжении. Оба неотрывно смотрели друг другу в глаза. Трудно сказать, была ли это борьба рук или борьба взглядов.
Аникин расслабил руку и отвел глаза.
– Чтобы ты теперь на всю жизнь запомнил, что такое женщина!
– сказал Громов. Потом улыбнулся.
– Есть, - пробурчал Аникин, усаживаясь в кресло.
– Запомню на все оставшиеся две недели… пока кислород не кончится…
Громов надел космический костюм с откинутым за спину колпаком шлема. Он следил за экраном локатора и все время менял увеличение, потому что изображение росло, не умещаясь на экране. Человек в скафандре приближался к "Искателю".
Время текло бесконечно медленно, но настал, наконец, миг, когда Громов выключил локатор. Экран потух. Одинокий скафандр был виден меж звезд через окно. Он летел ногами вперед…
Аникин включил дюзы торможения, уравнивая скорости.
Громов взял ракетницу, напоминающую дуэльный пистолет, и молча пожал Аникину руку. Но тот вскочил и обнял командира.
Громов вошел в воздушный шлюз. Аникин запер за ним дверь, включил насосы, перекачивавшие воздух из шлюза в кабину.
Перед самым лицом Громова, прикрытым прозрачным колпаком, двигалась стрелка манометра. Она дошла до красной черты. Наружный люк открылся сам.
Впереди был черный, беспредельный простор миллионов световых лет, сверкающих центров атомного кипения материи, звезд, горящих и рождающихся, планет, цветущих, выжженных или обледенелых, бездонный мир миров, в котором человек ничтожнее песчинки.
Озноб прошел по спине у Громова. Магнитные подошвы словно приросли к металлу "Искателя", лоб покрылся испариной, которую нельзя было вытереть.
Но Громов все-таки шагнул вперед, оттолкнулся ногой и почувствовал, что летит в пустоте. Мир звезд закрутился перед ним огненным колесом.
Пока Петр Сергеевич был в ракете, он находился среди знакомых вещей, рядом был Ваня, а здесь… Громов закусил губу и почувствовал соленый вкус во рту. Очень трудно было повернуться. На Земле он тренировался в затяжных прыжках с парашютом, но сейчас земные навыки исчезли. Тело его при прыжке получило вращение, с которым, казалось, невозможно справиться. Он мог ускорить или замедлить его, разбрасывая руки или прижимая их к телу, но остановить вращение не мог никак.
Собственно, он не ощущал его. Вращался сам небосвод. Когда он прижимал к себе руки, косматое солнце превращалось в огненный круг, а звезды исчезали в сетке светлых нитей… Носились вокруг него по кругу и скафандр, цель его путешествия, и ракета, которую он только что оставил.
Громов нацелился в "Искатель", нажал спусковой курок ракетницы, и тотчас корабль понесся уже не по кругу, а по развертывающейся спирали, он стал удаляться, словно Аникин решил бросить командира в межзвездной пустоте.
Одинокий же скафандр тоже по спирали стал приближаться. Человек в нем, очевидно, уже давно потерял сознание, если вообще был жив.
Используя как внешнюю силу легкую отдачу ракетницы, Громову, наконец, удалось остановить вращение.
Звезды, солнце, ракетный корабль и скафандр остановились, тревожно замерли. Двигался только Громов, приближаясь к скафандру. Он старался разглядеть в шлеме лицо межзвездного скитальца, но приходилось смотреть почти прямо на солнце, и оно слепило.
Наконец, Громов налетел на скафандр, крепко обхватил его и почувствовал, что начал снова вращаться, но теперь уже вдвоем. Солнце помчалось по огненному кругу, звезды чертили в черном мраке золотую сеть.
Аникин с волнением наблюдал за маневром командира. Два скафандра сначала вращались, как в борьбе, потом замерли в дружеском объятии.
– Петр Сергеевич, жива ли она?
– спросил Аникин по радио. Ему вдруг стало страшно от мысли, что Громов оттолкнет сейчас от себя труп и вернется на корабль один.
Но Громов крепко обнимал скафандр.
– Приготовь нашатырный спирт и водку, - послышался его голос из репродуктора.
Громову не сразу удалось добраться до люка. Он ударился о корпус ракеты, ближе к хвостовым дюзам. Пот заливал ему глаза, казалось, они полны слез. Может быть, это так и было…
Хватаясь одной рукой за наружные скобы, другой держа спасенного, он достиг, наконец, люка шлюза. Люк был открыт, ждал его. Громов ступил словно в свой дом.
Аникин не мог побороть дрожь, смотря на стрелку манометра. Наконец, она показала, что давление в шлюзе и кабине одинаково, и дверь открылась.
В кабину медленно вплыл чужой скафандр с невесомым телом человека.
Аникин принял его на руки и заглянул в прозрачный шлем. Какова она, побывавшая меж звезд?
Глаза Аникина широко открылись. Громов откидывал шлем спасенного.
Звездолетчики рассматривали некрасивое лицо с тяжелым щетинистым подбородком, широко расставленными глазами и неожиданно смешной ямочкой на правой щеке…
Том Годвин!..
– Позвольте снять шляпу и уступить стул, - сказал Аникин.
– Вот оно, самое тонкое, самое красивое!
– Брось дурить! Это и есть самое лучшее, самое красивое, что только может сделать человек!..
– Да… человек!
– протянул Аникин.
– Он решил по-своему неумолимое уравнение. Такое решение не приходило в голову его хозяевам. Они считали Космос жестоким и всесильным, а этот простой американский парень…
– Настоящий парень. Он не стал бы вам мешать.
– Нашатырь! Водку! Растирай как следует. Теперь забота о ней, о мисс Кенни. Надеюсь, он включил автоматы спуска.
Звездолетчики расстегнули скафандр американца, растерли ему грудь, дали понюхать нашатырного спирта, потом влили сквозь стиснутые зубы водку.