Лунная лодочка
Шрифт:
Звон седого ручья.
Есть душа у травы,
Есть душа у огня.
Кажется, что достать можно до небес.
Спи, мой котенок,
Не хлопай сонным глазками.
Лунную лодочку
Манит к себе луна.
Лунную лодочку
Тихонько качает волна.
Лунный рассвет
И отблеск далеких планет
Путь пусть укажут тебе
В лазурную даль,
Где растает печаль.
Спи, мой сынок, сладко спи, малыш,
Скоро рассвет, что же ты не спишь?
Пусть Элберет Гилтониэль,
С небес глядящая,
Откроет
В сиянии звёздных слез,
И разорвёт пустоту Млечный Путь —
Вечный мост.
И в чистом небе вспыхнет свет,
Это свет новых звёзд.
А сейчас, мой котенок, просто засыпай,
Я не буду мешать,
Просто посижу и спою: «баю-бай».
Примечание: колыбельная Светланы Хатрусовой.
Часть 2. Владыка Снов
Пока Гарри был маленьким, Петунья его терпела, годков до четырех точно. Потому что воевать с малышом как-то не актуально для взрослой адекватной леди. Спокойно и безэмоционально, в духе персонажа Диккенса, в течение трех лет обихаживала, одевала и кормила племянника. Навязанного ей, между прочим, себе его она не просила!.. Вот ей-богу, попадись ей Гарри в эпоху того же Диккенса, она в момент сдала б мальчишку в работный дом.
Но так как на дворе расцветали восьмидесятые годы двадцатого века и королевой Викторией давно уже не пахло, то пришлось смириться с наличием подкидыша и оформлять на него все необходимые бумаги, положенные нынешнему времени.
И тут же морально дистанцировалась от племянника, едва тот пошел в первый класс подготовительной младшей школы Литтл Уингинга. Сочла Петунья, что её долг по воспитанию лишнего нахлебника выполнен, и полностью переключила своё внимание на родного, горячо любимого Дадлика. А Гарри был подвинут в угол и забыт. Основные навыки она ему привила: одеваться-обуваться умеет, причесываться научен, ест сам, что ещё нужно-то?..
А так как подкидыш жил в доме и поневоле мозолил глаза (не умел он пока становиться невидимкой), то Петунье пришло в голову припрячь мальчишку к работе, убив тем самым двух гипотетических зайцев, во-первых, заполучила себе бесплатного домработника, а во-вторых, пацан был всё время занят и ерундой не страдал.
Чепухой в проблемах Гарри Петунья считала всё. Это только Дадлик был гениальным в её глазах, со всеми его фантазиями и прихотями. Вечные сынишкины «почему?» были для Петуньи прямо-таки кладезем мудрости, преисполненными самыми наиглубочайшими смыслами. Это тебе не Гарри Поттер с его дурацкими и жалкими вопросами! Племянник был для Петуньи досадным обстоятельством, которое однажды появилось на крыльце её дома в злосчастнопамятный вторник. Он был ненавистен, нелеп, неуклюж, весь никакушный и никчемный, абсолютно лишний и вообще не нужный.
Но, с другой стороны, Гарри подкупал своим покладистым нравом и солнечным неконфликтным характером, безропотно берясь за любую работу. Без жалоб подбирал остатки еды со стола, кротко донашивал одежду с плеча Дадли и целыми днями возился в саду на заднем дворике, исчезая так надолго, что порой казалось: у них нет никакого Гарри Поттера.
Гарри хоть и не показывал виду, на деле же очень страдал от такого к себе обращения. Но, не видя любви Дурслей, он вскорости научился отвечать взаимностью — ответной нелюбовью. И всё-таки чувства не подавишь, так что временами обида прорывалась, когда Гарри видел, как обнимают и целуют толстого Дадлика, треплют за пухлые щечки, гладят по головке. Гарри такой ласки не доставалось, и он начинал тосковать о тех, кто мог бы о нём позаботиться — о родителях. Он не знал, что с ними случилось, как не помнил того, в каких обстоятельствах очутился в доме дяди и тёти. А после того, как его в школе пожурили за то, что он ничего не знает о маме и папе, Гарри рискнул обратиться к тётке с вопросом.
— Тётя Петунья, а что случилось с моими мамой и папой? Как их звали? Меня в школе спросили…
Ну, ради учителей Петунья решила проявить толику уважения и нехотя ответила:
— Лили и Джеймс Поттер. Погибли в автокатастрофе. Ты выжил. Всё, отстань! Больше не приставай ко мне со своими дурацкими вопросами!
Гарри отстал. Ушел в осенний сад, забился в самый дальний уголок, съежился маленьким-маленьким комочком и отдался горю — родителей нет в живых, никто из них не бросал его, они просто погибли. За ним никто никогда не придет. Осознав это в полной мере, Гарри заплакал, изо всех сил обнимая колени и сжимаясь как можно крепче, но рыдания рвались наружу громким безудержным воем. Ведь было так больно…
Лунную лодочку манит луна,
Лунную лодочку качает волна.
Прозвучало в памяти полузабытое. Или придуманное?
Спи, мой котёнок, глазки закрой,
Мамочка сердцем рядом с тобой…
А это откуда? Тоже воспоминание? И какой прекрасный голос… Это мама? Это мама ему пела? Гарри сжался в совсем-совсем крохотный плотный комочек, обвил руками голову, и зашептал, как заклинание:
Лунную лодочку манит луна,
Лунную лодочку качает волна.
Не бойся, котёнок, глазки закрой,
Сердцем мама всегда со мной.
Это было единственное, что он помнил. Остальное, про маму, он придумал, присочинил к лодочке, так ему было легче. Как будто частичка мамы воссоединилась с его придумкой. Стала с ним одним целым.
Лунная лодочка… Какая она? По каким рекам плывет? И куда? Выбравшись из зарослей белого люпина, Гарри заторопился в дом. Прошмыгнул в комнату и начал лихорадочно рыться в ящиках стола Дадли. Вот альбом — быстренько оторвать лист. Теперь найти карандаши… Вот они! Отошел в свой угол, сел на кушетку и, подложив под бумажный лист большую книгу, принялся рисовать.
Если лодочка лунная, то она, наверное, похожа на луну, вернее, на половинку луны. Держа в уме этот образ, Гарри изобразил полумесяц, плывущий над волнами. Их Гарри вывел синим карандашом — три длинные волнистые линии. А потом черным, самым ярким и жирным карандашом, написал песню, пришедшую к нему в саду. Четыре строчки прекрасно уместились под рисунком, на чистой половине листа.
Насладиться моментом вдохновения Гарри, однако, не дали — принесло Дадли. Увидев, что Поттер вторгся на его территорию, толстяк устроил скандал с истерикой.