Лунная магия
Шрифт:
Мое сознание как бы отошло на второй план, оказавшись где-то позади образа Богини, и все же я была Ею и разделяла Ее сознание. Вся земля, казалось, принадлежала Мне, и все звездные небеса были Моей обителью.
По выражению лица Малькольма я поняла, что он осознал эту перемену. Он медленно сел на ложе.
— Ты — это Она, — тихо промолвил он, — я всегда это знал.
— Я есмь Она! — ответил голос, не принадлежащий мне. — Спрашивай! Я отвечу.
Малькольм сидел прямо, не сводя взгляда с возникшего перед ним образа. Никогда прежде он не встречался с подобными проявлениями и не знал, как себя с ними вести, но прямота и цельность натуры были ему надежными проводниками.
— Кто ты? — спросил он.
— Я есмь
— Что из этого следует?
От смятенного благоговения не осталось и следа. Мозг заработал в полную силу, и теперь он исследовал Изиду как заправский патологоанатом.
— Я есмь негативная Владычица Вселенной, явленная тебе посредством магии.
— Действительно ли Ты такова, какой я Тебя вижу?
— Действительно ли таково все, каким ты его видишь?
— Нет, разумеется, нет. Я понимаю. Психология зрения применима к видениям, а отсюда — к психологии сновидений, верно?
— Верно.
— Понимаю.
— Тогда возьми Меня и воспользуйся Мной. Чего ты хочешь?
— Я хочу понимания.
— Это приходит с работой. Чего ты хочешь еще?
— Я хочу… — Малькольм смущенно шевельнулся и помедлил. — Я хочу того, чего хочет всякий нормальный мужчина. Просить ли мне Тебя об этом?
— Проси. В моей власти даровать тебе это, ибо Я есмь ВСЕЖЕНЩИНА… Прими же благословение Изиды!
Ослепительный серебряный свет озарил храм и померк. Вместе с ним исчезла и Богиня, но осталась я, Ее полновластная жрица. Моя человеческая сущность совершенно исчезла, и я была своей высшей сущностью и жрицей — единственной жрицей — великой верховной жрицей и как таковая тоже благословила Малькольма.
— Ты принес жертву и достоин награды — Богиня этого не забудет. И воздаст.
— Как Она воздаст? Лилит, чем Она воздаст? — вдруг вскричал Малькольм-мужчина.
— В избранное Ею время. Избранным Ею способом. По избранным Ею путям. Но будь покоен, — Она воздаст. — Я всеми силами держалась за магию, не желая, чтобы она соскользнула на личностный уровень. Малькольм успокоился и взял себя в руки. Склонил голову.
— Я всецело в Ее руках, — сказал он. — Возьми что хочешь. Я ничего не прошу.
Затем, ослабив энергию еще на одну ступень, я предстала перед ним собственной персоной, оставаясь в то же время ВСЕЖЕНЩИНОЙ, ибо в силу моей принадлежности к женскому полу я являюсь частицей Изиды, как и все женщины. И я благословила его, как все женщины благословили бы своих мужчин, если бы знали, как это сделать, даруя им своей женской властью лунную энергию.
Я была архетипом женщины, и моя Богиня стояла у меня за спиной. А предо мною был он, архетип мужчины, жаждавший меня, и я запела ему Песнь Сострадания Изиды. Это необычная песнь, очень древняя, и петь ее могут только жрицы.
Персефона, О Луна желаний мужчины.
Твое сияние пылает холодным лунным огнем.
Персефона, Персефона,
Луна в ночи, мы жаждем тебя,
В просторах Вселенной зарождаются источники бытия;
Приливной волной жизнь струится по небесам
И в сердцах мужчин оживает дремлющий огонь.
Ты Царица сновидений и желаний.
Персефона, Персефона,
Луна в ночи, мы приходим к тебе!
Глубокая страстность этой песни все нарастала, и я почувствовала, как Малькольм затрепетал в ответ всем своим существом. Затем мотив изменился — теперь энергия нисходила на Землю.
Луна сияет в высоком ясном небе,
О прекрасная, приди, явись
К тем, кто одинок на безлюдных путях,
Спустись в сиянии серебряного сна,
Персефона, Персефона,
Все в конце придет к тебе.
Раздался короткий всхлип, и Малькольм протянул ко мне руки. И я пришла к нему, ибо должно быть дано этому человеку нечто человеческое, чтобы не дать ему сломаться. Он схватил меня в объятия и с отчаянной силой прижал к себе. Это было ужасно. Каждый мускул в нем оцепенел в бешеном напряжении.
И началось мое бдение над сном во храме. Огромный трон оказался бесполезен. Я все должна была вытерпеть, сидя прямо, без всякой опоры, напрягшись всем телом, словно распятая на кресте. Это была Асана Искупительной Жертвы. Со временем мышцы замыкаются в судороге, отвердевают, и худшее остается позади — пока не приходит пора двинуться с места. Я всегда считала, что эти странные замкнутые позы необходимы для реализации энергии, и количество реализованной энергии пропорционально боли, причиненной этими позами. Я очень гибка и сильна, и, будучи привычной к таким вещам, способна выдержать дольше других, но это всегда остается крестной мукой.
Поначалу я не могла сосредоточиться, так как, сидя в напряженной позе, не в силах была унять дрожь, но вскоре мышцы оцепенели, и разум обрел свободу.
Малькольм спал безмятежно, как дитя, — все его бури и грозы на время унеслись прочь. На его осунувшемся лице лежала печать усталости и в то же время глубокого покоя. А я сидела и смотрела на него.
Я думала о полной бесполезности, никчемности и безумии той жертвы, которой потребовала от него общепринятая мораль. Никому не стало легче от того, что этому человеку пришлось пожертвовать своей мужской сущностью в пустом храме, зато травма, нанесенная ему, была жестока, ибо любовная сторона жизни — это не идеал, а функция. Я думала о кастрации жрецов в Аттике, об уродовании ступней китайским женщинам, о досках, которыми деформировались головки у индейских ребятишек, и обо всех тех ненужных, бессмысленных медленных пытках, порожденных предрассудками и условностями рода человеческого, из которых наша ортодоксальная мораль — одна из наихудших. И наделенная в этот момент огромным магическим могуществом, я швырнула проклятие в лицо Молоху наших дней и нанесла удар по его глиняным ногам. И то, что я сделала, тронутая страданиями Малькольма до глубины души, я магически сделала для всех мужчин, находящихся в таком же положении и пребывающих на разных стадиях опустошенности и голода, — ибо таково действие магии. То, что я тогда сделала, в те часы высочайшего напряжения энергии и чувств, во мраке лунного храма на берегу взбухшей от паводка реки, вошло в коллективный разум целой расы, чтобы действовать в нем, как закваска. Именно это я и предвидела, когда призвала Малькольма к совершению ритуала. Свобода в нынешнем мире появилась благодаря тому, что я сделала в ту ночь, так как этим открылась первая узкая трещина в огромном барьере, в которую ринулись могучие силы, а вслед за ними мощным потоком в прорыв хлынула вода, и всякое сопротивление сникло.
А ночь шла своим чередом, и Богиня явилась мне, как явилась ему, и я еще раз обновила Ее образ в глазах души.
Малькольм сказал, что я и была Той, которая одновременно заблуждается и знает истину. Все женщины воплощают Изиду, и Изида воплощает всех женщин, и Ее сила выражается в этих женщинах в зависимости от их способности к такому выражению. У некоторых это получается лучше, у некоторых — хуже, но ни одна, кроме тех, кто намеренно подавляет в себе это проявление, не лишена этого дара. Могущественные жрицы, вроде меня, могут воплощать этот дар во всей его силе. Не всякий способен выдержать это, поэтому со мной рядом должен быть сильный мужчина, как Малькольм, который мог бы позволить этому дару проявиться во всей его мощи. Это прекрасная и необыкновенная сила, и она приносит мир душе. Греки воплотили ее в бога и назвали его Дионисом; но после экстаза всегда приходит покой, а это и есть благословение Изиды. Я не знаю, что может быть плохого в том, что дарит мир в такой полноте.