Лунная миля
Шрифт:
— Слушай, давай просто дверь высадим.
— Мы даже не знаем, дома ли он вообще.
— Ну а какая тогда разница?
— А такая. Если он вернется, когда мы будем внутри, и увидит, что дверь кто-то вышиб, то рванет отсюда, только пятки засверкают. Что тогда делать будем?
— Подстрелим его из окна.
Я посмотрел на него. Он уставился на второй этаж заброшенного трехэтажного дома, где якобы обитал Вебстер. Лицо его, словно у отмороженного херувимчика, было безмятежно — обычно он выглядел так, когда раздумывал, кого
— Никого мы подстреливать не будем. Даже пальцем его не тронем.
— Он тебя обокрал.
— Он безобидный тип.
— Он тебя обокрал.
— И бездомный к тому же.
— Это да, но он тебя обокрал. Надо из него сделать пример.
— Для кого? Всех остальных бомжей, которые спят и видят, как бы свистнуть у меня сумку, чтобы я погнался за ними и получил трубой по морде?
— Ага, для них самых. — Он снова глотнул водки. — И не втирай мне, что он бездомный. — Он ткнул бутылкой в сторону заброшенного дома: — Он же тут живет, так?
— Дом-то не его.
— Но это дом, — сказал Бубба. — Какой он на хрен бездомный, если у него дом есть?
С точки зрения его, Буббы, логики аргумент был безупречный.
На другой стороне Сэвин-Хилл-авеню открылась дверь — кто-то вышел из бара Донована. Вебстер. Я пихнул Буббу, указал на него:
— Бездомный, а в баре торчит. Да он живет лучше, чем я. Наверняка и телик плазменный у него есть, и каждый вторник бразильянка приходит убирается.
Когда Вебстер приблизился к нашему внедорожнику, Бубба распахнул дверь. Вебстер на секунду застыл и упустил свой шанс к бегству. Бубба навис над ним горой, а я обошел вокруг машины. Бубба сказал:
— Помнишь его?
Вебстер скривился. Когда он вспомнил, где меня видел, глаза его превратились в щелочки.
— Слушай, я тебя бить не буду.
— Зато я буду. — Бубба отвесил Вебстеру тумака.
— Эй! — вскрикнул Вебстер.
— Сейчас еще добавлю.
— Вебстер, — сказал я. — Где моя сумка?
— Какая сумка?
— Ты это серьезно? — спросил я.
Вебстер взглянул на Буббу.
— Моя сумка, — сказал я.
— Я ее отдал.
— Кому?
— Максу.
— Что за Макс?
— Ну… Макс. Он мне заплатил, чтобы я у тебя сумку спер.
— Рыжий? — спросил я.
— Не, он чернявый такой.
Бубба снова треснул Вебстера по башке.
— А это еще за что?
Бубба пожал плечами.
— Ты его утомил, — пояснил я.
— Я ж ничего тебе не сделал.
— Ничего, значит? — Я показал на свое лицо.
— Я ж не знал, что они тебя отметелят. Они мне сказали свистнуть сумку, и все.
— Где рыжий? — спросил я.
— Да не знаю я никакого рыжего.
— Ладно, где тогда Макс?
— Не знаю.
— Куда ты сумку отнес? В тот самый дом, где эти хмыри сидели, ты бы ее не отнес.
— Не, я ее в автомастерскую отнес.
— Что за мастерская?
— А? Ну, где тачки ремонтируют, все такое. У них еще спереди несколько машин на продажу припарковано.
— Адрес?
— На Дорчестере, перед Фрипортом, справа там.
— Знаю я это место, — сказал Бубба. — «Касл Автомотив» или как-то так.
— Кесл, через «е», — сказал Вебстер.
Бубба снова влепил ему оплеуху.
— Ой. Черт.
— Ты из сумки что-нибудь брал? — спросил я. — Хоть что-нибудь?
— Не, брат. Макс мне запретил, так что я все оставил там.
— Но внутрь посмотрел.
— Ага. То есть нет. — Он закатил глаза. — Да, посмотрел.
— Там была фотография маленькой девочки.
— Ага, было такое.
— Ты ее обратно положил?
— Да, честно, положил.
— Вебстер, если мы ее там не найдем, то вернемся. И тогда уже поговорим без нежностей.
— Это такие вот у вас нежности? — сказал Вебстер.
Бубба в четвертый раз хряснул ему по черепу.
— Лучше не будет, — сказал я.
«Автомастерская Кесл» располагалась напротив «Бургер-Кинга» в той части моего квартала, которую местные прозвали «Тропой Хо Ши Мина» из-за обитавших там многочисленных вьетнамцев, камбоджийцев и лаосцев. На парковке стояло шесть машин — все в довольно сомнительном состоянии, и у каждой на лобовом стекле намалевано «Назовите свою цену!». Заведение было закрыто, свет выключен, но из глубины, из-за темно-зеленой двери, доносились голоса. Я подошел к ней, взглянул на Буббу.
— Чего?
— Заперто.
— И? Ты и замки вскрывать разучился?
— Нет, конечно. Но у меня отмычек с собой нету — копам не нравится, если кто-то разгуливает по городу с таким инструментом.
Он скривился и вытащил из кармана маленький кожаный футляр. Развернул его, вытянул отмычку.
— Ты хоть что-нибудь еще умеешь?
— Рыбу по-провански я готовлю так, что закачаешься, — сказал я.
Он слегка мотнул головой:
— Последние пару раз рыба была суховата.
— Быть такого не может. Я сухую рыбу не готовлю.
Замок раскрылся с тихим щелчком.
— Ну, значит, это был кто-то, сильно на тебя похожий. И последние два раза, когда я был у тебя в гостях, он именно ее и подавал.
— Зря ты так, — сказал я.
В офисе пахло жаром, отработанным машинным маслом, застоявшимся дымом травы и сигарет с ментолом. В комнате было четверо. Двух из них я уже видел — надсадно дышавшего толстяка и Тадео, с носом и лбом, перебинтованными столь щедро, что мои собственные повязки по сравнению с его выглядели не так по-дурацки. Толстяк стоял в дальнем левом углу, Тадео, сидел прямо перед нами за металлическим столом цвета яичной скорлупы. Когда мы вошли, третий — одетый в спецовку парень — как раз передавал косяк. Ему еще и пить-то было рановато, и при виде Буббы лицо его перекосилось от ужаса. Если он от страха не осмелеет (такое иногда бывает), то проблем от него нам ждать не стоит.