Лунное сердце
Шрифт:
Сара пожала плечами и подняла гитару.
– А теперь? – спросила она.
– А теперь пошли! Хей!
– Теперь пошли! Хей! – повторила она и следом за ним стала подниматься на холм.
В вигваме было темно и душно, и Киерану понадобилось некоторое время, чтобы глаза привыкли к тусклому свету. Следуя примеру Ха-кан-ты, он, скрестив ноги, сел на место, которое она ему указала, и огляделся. Синс-амин заняла место напротив горевшего в центре костра, расположившись среди четверых молчаливых квин-он-а, пришедших раньше. С лежавшей перед
– Это из-за того, что тотемом является медведь, – тихо объяснила Киерану Ха-кан-та. – Это племя квин-он-а так близко по духу к моему народу рате-вен-а, что мы все в родстве с духовной энергией Великой Матери.
Пока члены Совета молча общались друг с другом, Ха-кан-та назвала Киерану имена остальных старейшин. Слева в большой маске лося с рогами сидела Хот-анс – Сестра Лося, Толковательница, слева от нее в маске поменьше, украшенной остренькими рожками, была Шин-са-фен – Та, Кто Лечит Барабанным Боем – Целительница племени. Справа от Синс-амин сидел широкоплечий мужчина в маске волка, его звали Теп-фюл-ин – Красное Копье Ветра – Военачальник. И наконец, в маске цапли сидела Ко-келли – Мудрое Озеро.
У ног каждого из старейшин стоял небольшой барабан. А на коленях у них лежали тотемные палочки. Ко-келли была украшена голубыми перьями. Хот-анс держала в руках изогнутую костяную пластину с вырезанными на ней знаками. У Теп-фюл-ина в руках был томагавк, в его кожаную перевязь были вставлены волчьи когти. Шин-са-фен держала отполированную палочку из березы, на которой висели костяные бусы и три белых пера. У Синс-амин на коленях ничего не было, зато вокруг лба на ее маске была повязана лента с медвежьими когтями.
Свет костра играл на грубо вырезанных и раскрашенных масках. В воздухе словно витала какая-то сила, будто среди них незримо присутствовал кто-то еще. Когда в душе Киерана воцарился внутренний покой, ему показалось, что маски ожили, он почувствовал, будто находится на совете зверей, изображенных на масках.
Шин-са-фен бросила в костер горсть измельченной коры. Пламя взметнулось вверх фута на два, потом опало. Ко-келли в маске цапли взяла барабан и стала выстукивать медленный ритм.
– Киеранфой, – сказала Синс-амин, – ученик пробуждающего духов Тома-хенг-ара. Мы хотим тебя послушать.
Киеран взглянул на Ха-кан-ту, и она ободряюще кивнула. Он сглотнул слюну, стараясь придумать, с чего начать. Ему очень хотелось курить. На самом деле, будь его воля, он хотел бы оказаться в любом другом месте, только не здесь, в окружении существ, против которых его предостерегал Хенгуэр, предупреждая, что их нельзя сердить. А теперь Киерану предстоит объяснить этим существам, почему он хочет покончить с тем, кого они считают давно умершим и чью память свято чтут. Киеран вытер лоб, сложил руки на коленях, чтобы они перестали дрожать.
«Какое право они имеют требовать от меня объяснений? Власть, – сообразил он, – ведь я в их власти!»
– Нет, – произнес кто-то из сидевших в масках.
Киеран поднял глаза и догадался, что заговорила Ко-келли.
– Нет, не по праву
– Мы бы знали, – добавил Теп-фюл-ин, поглаживая свой томагавк, – мы знали бы, что за война ведется между нашими братьями-барабанщиками.
– Какая может быть война, когда Талиесин бьет в барабан в Стране Дремлющего Грома? – пробормотала Хот-анс в маске лося. Она взяла лежащий перед ней барабан и вплела свою дробь в ритм, выбиваемый Ко-келли.
– Пусть скажет, – потребовала Синс-амин.
Остальные старейшины наклонили головы, в прорезях масок блеснули глаза. Киеран обреченно вздохнул и севшим голосом стал излагать все, что рассказывал ему Том о Талиесине и друиде короля Мэлгвина, и о бедах, начавшихся еще на берегах Гвинедда.
– Пинта-ва спит, – сказал Пэквуджи.
Сара сверху посмотрела на воду и кивнула. Они сидели на ковре из сосновых иголок под высокой сосной, росшей на утесе за стойбищем. Сара на время выбросила из головы все свои заботы. В присутствии Пэквуджи сделать это было нетрудно.
– Похоже, спит, – лениво проговорила она.
Простая прогулка до сосны растянулась из-за того, что человечек выбрал кружной путь, и сопровождалась она множественными кульбитами и импровизированными танцами. Сара заразилась настроением маленького человечка, смеялась над его проделками, бегала с ним наперегонки, а потом спешила назад, чтобы поднять уроненную гитару, и торопилась снова догнать его.
Пэквуджи посмеивался над ней.
– Пинта-ва всегда спит. Только не в шторм, – добавил он. – Тогда она поднимается и злобно набрасывается на берег. – Он поскреб подбородок. – Иногда мне кажется, она злится из-за того, что не может выйти за отведенные границы, и шторм напоминает ей об этом.
– Ты собирался открыть мне какую-то тайну, – напомнила ему Сара.
– Собирался. Открою. Смотри.
Он закатал рукава своей рубашки из оленьей кожи и, став похожим на фокусника, начал сметать сосновые иголки, пока не очистил маленький участок земли. Выкопал ямку, потом прикрыл ее ладонями. Подул на них, а когда открыл ладони, из них стала сочиться вода и заполнила ямку. Она заполнилась до верха, и Пэквуджи снова подул на руки и театральным жестом широко развел их. Ладони были сухие.
– Хороший фокус, – похвалила пораженная Сара.
– Это не фокус.
– Ладно. Что дальше?
– Жди!
Пэквуджи простер руки над крошечной лужицей, она потемнела и стала гладкой, как зеркало. Сара наклонилась над ней, и на поверхности воды появились изображения. Сначала Сара увидела высокий, густо заросший деревьями склон. Потом среди сосен и лиственниц она стала различать какие-то расплывчатые фигуры, тонкие, как паучьи лапы. Пэквуджи еще раз повел руками, и изображение стало приближаться, пока одна из фигур не сделалась отчетливой и не заняла всю поверхность водного зеркала.