Лунное золото Революции
Шрифт:
Спустя пару минут болтанки, сползши с кресла, Дёготь посмотрел вниз и все-таки облегченно вздохнул. Теперь можно было. Из голубизны неба неуправляемый корабль валился в голубизну моря, а возможно и океана – воды под ними было немеренно. Сгореть тут никак не выйдет, только утонуть. Тоже, конечно не сахар, но в этом случае все же есть надежда выплыть.
– Вода под нами! – проорал он.
Непонятно было, услышал Федосей его или нет. По лицу пилота катился пот, и не до того ему было.
– Тормози!
Нет, слышал товарищ. Посмотрел люто, крикнул в ответ.
– А я что
В отличие от двигателя, альтиметр работал, как полагается. В окошке цифра «три» медленно сползала уступая место двойке.
– Три километра.
– В кресло. Пристегнись!
Стекла помутнели – корабль пробивал еще один слой облаков.
– Высота?
– Полтора…
Впрочем, им-то вполне могло повезти, а вот корабль при такой управляемости был вовсе не жилец.
«Плохо некрещеному умирать, - подумал Владимир Иванович.
– Нарекаю тебя «Профессор Кравченко». Туда тебе и дорога! Лети, болезный!»
За иллюминатором мелькнуло что-то коричневое, угловатое. Что это земля Федосей понял не сразу, а когда понял, стало не до разговоров.
Федосей нахлобучил шлем и зверем оглянулся. Деготь мгновенно надел свой.
Вовремя!
Корабль боком, как и летел, грянулся о воду.
Людей кинуло вбок, но тут же опять вмяло в кресла.
Удар пришелся вскользь. Оставляя за собой полосу горячего пара, яйцо, словно брошенный мальчишкой камешек, отскочило от воды и вновь взлетело. Через секунду оно вернулось на планету. В этот раз удар пришелся в левый иллюминатор. Вода выбила стекло и ворвалась в кабину. На глазах коминтерновца толстый, с дерево, и прозрачный столб ударил в стену и разлетелся пеной и брызгами. Грохот стоял такой, словно рядом палили орудия. За правым иллюминатором, погрузившиеся в соленую воду дюзы харкнули паром.
Товарищ неслышно заорал, на лбу напряглись жилы, но водяной поток выбросил его из кресла на стену. Яйцо, еще не потеряв инерции, метнулось вперед, но уже не по воздуху, а по морской глади. Словно невесомая водомерка, профессорская конструкция глиссировала несколько сотен метров, отмечая свой путь облаками пара, и в какой-то момент замерло, в секунду канув на дно.
Земля. Море.
Февраль 1931 года.
Дёготь наблюдал за этим уже со стороны, придерживая над водой голову оглушенного товарища. Им повезло - словно остатки чая из стакана в последний момент их выбросило наружу и теперь ему приходилось решать за двоих: выплывать или тонуть следом за кораблём.
Слушая, как за спиной вспухают и рвутся пузыри пара, Дёготь вертел головой, отыскивая землю.
На душе сразу стало легче, когда ветер, разогнав пар, обозначил недалекую – всего-то метров 200-300 – береговую линию, но это прошло. Он содрогнулся. Сквозь трещину в стекле шлема, земля казалась расколотой надвое. Тряхнув головой, он отогнал глупую мысль – треснула она там или нет, это уже неважно. Даже половина земли лучше воды под ногами.
Загребая одной рукой, он потащил товарища вперёд, стараясь сообразить, где они очутились.
Была ли вода теплой или холодной он сквозь ткань скафандра не чувствовал.
Скалы впереди громоздились
Поднявшись на ноги у самого берега, он потащил так и не пришедшего в себя товарища на песок. Привалившись спиной к камню, он сковырнул шлем, радуясь запаху гниющих водорослей.
Вдалеке из воды вылетали пузыри раскаленного пара, но без этой добавки воздух оказался теплым. Едва коминтерновец понял это, как его отпустило.
Федосей под ногами зашевелился, пытаясь подняться. Дёготь кулаком расколол покрытое сетью трещин стекло шлема. На бледном лице горели встревоженные глаза.
– Где… мы… как?
С наслаждением вдыхая пропитанный запахом моря воздух Владимир Иванович вдруг ощутил огромное, какое не всякий человек в своей жизни еще и испытает, спокойствие. Огромное, как эта бесконечная синяя гладь, словно все осталось позади. Ни тревог, ни волнений, ни непонятностей…
После того, что они только что перенесли, заботы о будущем никак его не тревожили. Повода не осталось для каких-то там мелких забот: они живы и они на Земле. Чего еще может ждать от жизни человек в здравом уме, упавший с высоты километров триста, в спину которому вдобавок наверняка стреляли?
– Даже не знаю, как тебе ответить… Мы на Земле и мы живы… Что-то еще тебя, в принципе, интересует?
Федосей закрыл глаза и замотал головой. Владимир Иванович подтащил его повыше, чтоб не захлестывала волна. Товарищ тяжело дышал не делая попыток встать на ноги.
Глядя по сторонам, Владимир Иванович, так и не поднявшись, принялся рассуждать вслух.
– Скорее всего, мы где-то на юге. Теплое море, очень похоже на тропики. Это хорошо. Мы на острове, что так же хорошо, но не очень. Возможно, придется поиграть в робинзонов.
– Остров… большой? – прохрипел Малюков.
– Маленький, - не задумываясь отозвался товарищ. – Это нам повезло. Был бы большой – мы бы сейчас тут не сидели…
Федосей, собравшись с силами пождал ноги к груди и перевернулся на бок.. С помощью товарища встал на колени и переставляя руки по заросшему темно-зеленым мокрым мхом валуну попробовал подняться. Не получилось. Очередная волна ударила под коленки и опрокинула обоих.
– Черт… Телефон нужен… Или телеграф… - пробулькал он.
Он снова попробовал и теперь встал… Дёготь подхватил товарища, подставил плечо.
– Людей бы для начала найти, - отозвался он, - а ты сразу – телефон…
Скалы не давали им идти вверх, и они пошли вдоль берега. По осклизлым валунам, то и дело сворачивая в море, они прошли километра три. Там скалы оборвались, дав место песчаному пляжу. Белый песок, выглаженный волнами и ветром, тянулся на полверсты вперед. С одной его стороны блестело море, пустое и безжизненное, а с другой стеной стоял лес. В ярко-зеленой, праздничной какой-то даже полосе, виднелись яркие пятна цветов, а над всей этой зеленью словно папахи, поднятые на шестах, размахивали листьями пальмы.