Лунное золото Революции
Шрифт:
– Нет… Это не Крым… Не Черное море.. – сказал Федосей посмотрев на пальмы и переведя взгляд на пустой горизонт.
– Сам догадался? – спросил Дёготь. – Какой блестящий результат мучительного мысленного процесса!
Федосей не отреагировал.
– Ни людей, ни кораблей и ни одного телеграфного столба.
Набегающие волны били по икрам, подталкивали к берегу. Они вышли на песок – чужие этому яркому и теплому миру в своих скафандрах, без оружия, без еды… Как насмешку, ветер принес из леса аромат ванили и чего-то вкусного.
– Ни воды, ни еды… - вздохнул Малюков.- Ни
– Зато воздуху - сколько хочешь, - отозвался товарищ.- Хоть сто лет дыши - весь не передышишь.
Он шел на пару шагов впереди и оттого первым увидел следы.
– А на счет людей ты ошибся…
Отпечатки босых ног вели на другой конец пляжа. Там песок не сливался с морем или небом.
Желтый и синий цвета отделяли друг от друга черные черточки… Бревна? Нет, лодки!
Не добротные шлюпки белых людей, из струганных хорошим рубанком досок, а какие-то тощие, остроносые челноки, строенные даже не топором, а ножом и камнем. Рядом с ними стояли лодочники худые и черные. Аборигены сжимали в руках то ли копья, то ли остроги. Что-то вроде кусков кожи закрывало их чресла, и этим все признаки цивилизации исчерпывались.
Один из них, стоявший наособицу, обряженный побогаче других – кроме повязки у него на шее висели простенькие бусы, и скомандовал что-то. Хозяева песчаного пляжа, выставив остроги, стали медленно подходить.
Космонавты смотрели на осторожно обступающих их дикарей. Темные курчавые волосы, приплюснутые носы, немного вывороченные губы. За спинами дикарей размахивали кронами пальмы. Вид у них был совершенно африканский.
– Африка?
– Бледноваты они для негров-то…
– А пальмы?
– Да кто его знает пальмы это или фикусы…
– Пальмы, пальмы…
– Много ты их видел…
– Достаточно.
Деготь покосился, но ничего не сказал. Про путешествие товарища по Африке он знал. Без подробностей, разумеется. Он шагнул вперед, заставив голышей вздрогнув, отступить на шаг.
– Вы говорите по-английски?
Молчание. Настороженные взгляды.
– По-французски?
Они подступали все ближе и ближе вовсе не расположенные разговаривать.
– Чудак-человек. Дикари ведь… Ты б их на языке родных осин спросил…- негромко посоветовал Малюков, шаря взглядом по пляжу. Вокруг них был только песок. Ни камня, ни палки… Не нравился ему тот, что стоял третьим. Если он не людоед, то грош цена его, федосееву, классовому чутью.
Людоедское лицо дернулось, словно его шилом ткнули. Он растолкал соплеменников и вышел в первый ряд. Лысая голова наклонилась, словно он хотел расслышать что-то, ускользнувшее от его понимания. Тот, что топтался сзади, вопросительно крикнул.
– Чего он?
Вместо глупого ответа Дёготь раздельно, словно со слабоумным разговаривал, спросил его.
– Вы, папаша, по-русски понимаете?
Дикарь воздел руки к небу.
– Господа!? Товарищи!?
Это был крик, восклицание, но в нем чувствовалось не только торжество, но и вопрос.
– Товарищи! – автоматически выбрал Владимир Иванович.
Они ничего не поняли, зато для хозяев всё стало ясно в один момент. Ребята с копьями натянули на лица свои самые праздничные улыбки и превратились
Весело загомонив, темнокожие хозяева подхватили пришельцев под руки и потащили через песок, через кусты.
Настороженно переглядываясь, Малюков и Дёготь не сопротивлялись внезапно возникшему дружелюбию. Федосей попробовал поговорить, но его уже никто тут не понимал. Знаток русского языка бежал впереди, опережая их, а оставшиеся рядом только улыбались и подталкивали.
В этих толчках не было ничего злого или агрессивного. Так друзья толкают друзей к накрытому столу.
– Вот тебе и Африка, - по-немецки, на всякий случай, сказал Малюков. – Они что, все сумасшедшие тут?
– Племя русскоговорящих сумасшедших?
В голосе Владимира Ивановича не ощущалось сомнения, только ирония. Предположение лежало за гранью здравого смысла. Он покачал головой.
– Маловероятно…
– Если б мне кто-нибудь пообещал ответить правду всего на один вопрос, я не стал бы спрашивать, где мы очутились. Я бы спросил, почему наш язык тут в таком почете.
– Да… Узнав это, об остальном можно будет просто догадаться…
– Готов поспорить, что через час мы уже все будем знать…
Земля. Неизвестный остров.
Февраль 1931 года.
Деревня, оказалась совсем рядом.
Шум прибоя не успел стихнуть, как вытоптанная босыми ногами тропинка, дважды вильнув, вывела их на обширную поляну, по краям которой и располагались хижины – тростник, трава, ветки.
В центре площади стояли несколько столбов, украшали чьи-то черепа. Чуть притормозив, гости к своему удовольствию не обнаружили среди украшений ни одного человеческого: острозубые рыбьи челюсти, кости, хребет чей-то, да коровий череп. Не сговариваясь, первые космонавты переглянулись – жизнь обретала перспективу.
Едва они вступили на вытоптанную сотнями пяток землю, как от столбов брызгами в разные стороны, визжа, разбежались голые ребятишки и тут же по деревне, словно лесной пожар, полетел человеческий гомон. Туземцы вскрикивали, гости могли поклясться, что радостно вскрикивали, что в совокупности с отсутствием человеческих черепов на палках, давало определенные надежды.
– Жить можно!
– с облегчением пробормотал Федосей. – Не съедят…
– Сразу… - на всякий случай, не доверяя оптимизму перехлестнуть через край, отозвался товарищ.
Из длинной хижины, которую и хижиной-то можно было назвать с известной натяжкой, уж больно она походила на вытянутый стог сена, доносились ритмичные удары барабанов и азартные крики. Несколько голосов перебивая друг друга, звали собаку. Почему-то тоже по-русски.
– Да ладно тебе… Вот тебе и клуб у людей, - сказал Федосей. – Если оглядимся, может, еще и планетарий найдем… Есть тут рядом где-то цивилизация! Есть!
Сразу в глаза планетарий не бросился, но иных примет приобщенности аборигенов к Большому миру хватало. Более всего тут имелось консервных банок перед хижинами, стеклянных бус на женщинах, зеркалец и, что удивительно, кусков колючей проволоки.