Лунное золото Революции
Шрифт:
Проволока-то и насторожила Федосея боле всего. Консервированную говядину едят по всему миру, да и бусы тоже, надо сказать, не такая уж редкость – вон и в Европе у каждого второго на шее, а вот колючей проволокой серьёзные люди предпочитают не разбрасываться. Ею пользуются, а не швыряют, где попало, тем более не раздают босым диким людям.
Малюков кивнул в сторону столба, обмотанного признаком цивилизации, но товарищ только плечами пожал – ему-то кусок проволоки представлялся не самой удивительной диковиной. Кое у кого в ушах вообще
Под эти вопли их ввели внутрь одной из хижин и с почетом усадили на циновку.
С поклонами поставили блюдо с кувшином и чашками и горстью каких-то плодов, похожих на сушеный виноград. Радостно гомоня и кланяясь, туземцы вышли вон, оставив их в относительном одиночестве.
Гости огляделись, но ничего кроме чистой бедности, украшенной цветами, не увидели. Бедное убранство не наводило ни на какие дельные мысли. Зацепиться было не за что.
Понятно было, что вот-вот им и так всё расскажут, но хотелось поупражнять логику.
Едва Федосей открыл рот, чтоб высказать своё предположение, как Дёготь его опередил.
– Историю «Баунти» помнишь?
Федосей кивнул. Историю взбунтовавшегося британского фрегата, избавившегося от своих офицеров и затерявшегося среди южных островов, он читал в каком-то романе, еще в детстве.
– Тоже самое, но в русском варианте…
– Ну… В те времена мы сюда еще не плавали.
И, опережая возражения, добавил:
– А если неизвестный «Броненосец Потемкин»… Нет. Маловероятно….
– Почему?
– Все-таки двадцатый век на дворе. Что тут нашим делать? Давным-давно уехали бы куда-нибудь в Европу или в штаты… И языки местным учить нет необходимости.
Подумав, товарищ согласился.
– Пожалуй… Тогда они могли просто потерпеть крушение…
Федосей и тут отрицательно качнул головой.
– Ну и что? Высадились, пожили месяц-другой и – назад… Не край же света. Вот и проволока у них. К тому же… Помнишь, он сказал «товарищ»? Если б крушение в этих водах потерпел советский корабль, то своих-то мы бы вытащили. Видимо тут были русские. И довольно давно….
Он понюхал кувшин. Пахло цветами и какой-то незнакомой свежестью. Федосей подтолкнул ему ближнюю чашку.
– А ведь первое слово было «господа». Помнишь?
– Помню…
– И что? То есть сперва господа, а только потом – товарищи… Вот как интересно получается!
– Получается, что и с русскими господами они знакомы, и с русскими товарищами…
Федосей почувствовал нестыковку.
– Пожалуй…
– Меня больше колючая проволока занимает… Откуда тут может быть колючая проволока? Это ведь такая штука, что не в каждом кармане найдется.
В проёме виднелась площадь, по которой продолжали носиться дети, пиная какой-то комок тряпок.
Какая-то мысль мелькнула, но он не успел ухватить её.
Мир превратился в огромную каплю меда, в которой время и движения
А дальше ничего не было….
Когда Малюков смог открыть глаза, перед ними, разлинованная на тонкие полоски, скользила усыпанная мелкими камнями поверхность. В голове свистел ветер и он бездумно смотрел, как камни бесшумно набегают на него и скрываются где-то позади, но не понимал что происходит. Отчего-то казалось, что все это бежит по кругу, возвращаясь, возвращаясь, возвращаясь…
Устав от мельтешения перед глазами, он попытался повернуться, но слабость позволила только повернуть голову. Взгляд уткнулся в ботинок. Светло-коричневый, ношенный, присыпанный каменной пылью. Его шнуровка уходила куда-то в заоблачную высь, куда взгляд уже не доставал, словно он очутился перед стволом дерева-великана у которого и кроны не видно.
К Федосею медленно приходило удивление.
Он не помнил того, что случилось перед тем, как он сюда попал, и весь мир для него состоял из досок, щелей между ними и этого вот шнурованного ботинка. В мире не было ни звуков, ни запахов, ни перспективы. Покачиваясь в такт движению, Федосей сейчас не мог вспомнить, что означают эти слова, но раз уж они существовали в его голове, вместе с удивлением, значит, что-то все-таки значили.
Пока он натужно размышлял над этим, движение прекратилось. Его подняли и уложили на что-то жесткое. Ботинок пропал из виду, и теперь стало видно чьё-то лицо.
Рядом в двух шагах лежал кто-то знакомый. Напрягшись, Федосей вспомнил, что к началу приключения он был не один.
Небытие и неизвестность отступили на шаг назад, давая пищу для размышлений. Сосредоточиться он не успел, снова началось движение, но уже не круговое. Он ощутил, что стал частью маятника. Его то бросало вперед, что отбрасывало назад. Перед глазами проплывали уже не камни, а картины обитаемого мира – длинный ряд винтовок, уходящий в темноту, вереница полуоткрытых дверей.
Маятник качнулся в другую сторону, и Малюков увидел противоестественное соседство часового в британской военной форме и красного знамени. Они мелькнули и пропали, сменившись на чьи-то белоснежные крылья…
Крылья сошлись и разошлись. За ними возникло далёкое лицо человека, а может быть и ангела. Из-за расстояния не разобрать было. Оно было неразличимо и неотчетливо.
Человек-ангел что-то говорил, но вместо голоса Федосей слышали только «бу-бу-бу-бу». Он говорил долго, всплескивая руками, пока не сообразил, что его визави ничего не слышат.
«Бу-бу-бу» сменилось на «ва-ва-ва» и люди вокруг куда-то подевались, мир закрутился, став серым, словно грозовое облако и свалился в какую-то черноту…