Лунное золото Революции
Шрифт:
– Теперь уже известно, - ровно сказал Сталин. – Хорошо…. Теоретически – американцы. Где это могло произойти?
– Однозначно не над нашей территорией. И вряд ли над Европой.
– Почему?
– В этом случае об этом наверняка написали бы европейские газеты. Кто-нибудь да стал бы свидетелем падения кораблей. Логичнее всего предположить, что они сделали это над океаном, чтоб утопить золото.
Сталин хотел что-то сказать, но Менжинский перебил его.
– Тем не менее, наша разведывательная сеть в Европе и Азии получила приказ собирать информацию обо всем, что может иметь отношении, и мимо стоявшего на
Генеральный секунду сидел, потом выпрямился в кресле.
– Есть новости. Два члена экипажа Первой экспедиции подобраны цеппелин - платформой «Парижская Коммуна». Где их подобрали?
Поскребышев подошел к карте и пятерней накрыл кусок Китая.
– На Советско-Китайской границе. Сейчас «Парижская Коммуна» движется вглубь территории Китая, к месту катастрофы «Лунника». Корабль пострадал, но люди и груз в целости.
Китай. Атмосфера.
Май 1931 года.
…Далеко-далеко внизу, за двойным слоем облаков лежал раздираемый войной Китай. Отсюда, с палубы «Парижской коммуны», не было видно ни войны, ни её следов, но стоявшие рядом с Дегтем и Малюковым люди отлично знали, что там, внизу происходит. К счастью СССР это никак не казалось. Невмешательство в этот конфликт оставалось краеугольным политическим положением для республики.
Потому и вооружений на нем не было. По крайней мере, тех вооружений, которые тут могли опознать как оружие.
Два самолета – все что осталось от той военно-воздушной мощи, полагавшейся цеппелин-платформе - стояли в самом начале взлетной палубы и служили скорее для успокоения тех, кто мог их увидеть.
Да и откровенно говоря, не было тут никакого обмана - задача, стоящая перед командиром не была военной. Нужно было отыскать потерпевшие катастрофу корабли и спасти экипажи. Ну и, конечно, груз. А зачем для этого самолеты-пулеметы? Так-то…
Теперь дирижабль, невидимый и неслышимый на такой высоте, скользил к району падения корабля, а уж обнаружить его с высоты будет легко – маскировать корабль они и не думали.
Сложнее всего – и это понимали все – будет с другими кораблями экспедиции. Конечно, их будут искать, кроме того, оставалась вероятность того, что кто-то из команд уцелел и сейчас ищет возможность связаться с Родиной. Но только когда это удастся?
С «Лунником»-то определились довольно быстро.
На цеппелин-платформе нашлось несколько китайских коммунистов, разобравшихся с прихваченной офицерской картой и стало понятно не только в какую сторону двигаться, но и где нужно остановиться.
В штурманской рубке, держа в зубах незажженную трубку, командир «Парижской коммуны» циркулем мерил японскую карту, прикидывая маршрут движения.
– С вами понятно…- сказал командир.
– А где теперь нам остальных искать?
Независимо друг от друга они вздохнули.
Мало того, что вопрос был не простой – он был из главных.
Хотелось верить, что где-то, непонятно еще где, прямо сейчас, пусть и менее комфортно, чем они сами, голодные, холодные, но живые сидят товарищи и ожидают помощи от страны, пославшей их к Луне.
Он подошел к ряду иллюминаторов, посмотрел вниз.
– Хоть бы какие ориентиры!
Деготь посмотрел в иллюминатор. В круглом стекле
Эта дыра в занавешенное облаками небо что-то напомнила ему. Он закрыл глаза замер.
– Бумагу и карандаш, - сказал Владимир Иванович, не открывая глаз. – Быстро.
Что-то было в его голосе, что заставило командира корабля рвануть лист из бортового журнала.
С десяток секунд Деготь сидел неподвижно, только губы шевелились, словно он с кем-то разговаривал. Командир вопросительно посмотрел на Федосея. Тот в ответ только плечами пожал.
Быстро глянув на чистый лист, коминтерновец нарисовал на нем круг. И прищурив глаз, провел кривую. Дойдя до конца окружности, кончик карандаша замер над листом, но через секунду Владимир Иванович нарисовал там несколько округлых пятен, и медленно начал штриховать их. Он словно бы хотел придать некое изящество рисунку или позволял руке вспомнить что-то, что сам забыл.
Рука не подвела, и он нарисовал, но уже с меньшей уверенностью, еще несколько кривулин и протянул лист командиру.
Федосей заглянул туда. Все вместе это было похоже на круглую кривую рожицу, с родимыми пятнами, некрасивую и неумело нарисованную.
Вопрос Дёгтю никто не задал, но тишина была красноречивей вопросов.
– Последнее, что я видел это – вот, – объяснил он. – Круглое – это иллюминатор. А что внутри – вид из него. Таким он был, когда Федосей выключил двигатель «Лунника». У вас есть атлас?
– Зачем?
– Это вид с высоты километров пять. –терпеливо объяснил космонавт.
– Береговая линия… Если у вас на борту есть атлас…
– Штурман! – гаркнул командир. – Атлас!
Склонившись над толстенной книгой, они шелестели глянцевыми цветными листами, вертя дегтевский лист так и эдак. И, наконец, нашли, что искали.
САСШ. Вашингтон.
Июнь 1931 года.
…Америка встречала своих космонавтов со всей помпой, со всем блеском страны, стремящейся отвлечься от недавних невзгод и наконец-то ощутившей, что у неё есть реальный повод для гордости. Газеты, кино, обеды, шествия – все это вихрем закружило новых героев. Портреты везде, где только можно, интервью и главное - фотографии золота, что они привезли со спутника земли. Хватило бы и фотографий, но все, кто хоть что-то понимал в происходящем, бросились комментировать. Конечно, главной темой комментариев было золото. Тема благородного металла обсасывалась во всевозможных ракурсах – от простодушного детского восхищения до серьёзных попыток сформировать на скорую руку акционерные общества по эксплуатации Лунных богатств.
Более всего коммерсантов и корреспондентов интересовала позиция в этом вопросе мистера Вандербильта, обладающего монополей на междупланетные путешествия, благодаря единственному в САСШ частному ракетно-космическому флоту, но миллионер оставался неуловимым. Его видели в редакции «Нью-Йорк таймс», где он дал пространное интервью, что не удивительно, и в Белом Доме, что также не вызывало удивления. Удивительным было другое - в интервью о золоте и перспективах его добычи почти ничего не говорилось, все больше о величии американского духа, солидарности с Европой и грядущей войне с большевиками.