Лунный камень мадам Ленорман
Шрифт:
Мефодий кивнул и указал на дверь.
То есть предстоящая прогулка пройдет в гробовом молчании?
Распогодилось. Солнце, по-осеннему тусклое, вдруг полыхнуло светом, расплылось, превратившись в яркий желтый шар. А он, повиснув над самой водой, выкрасил ее в желтый. Машка шла вдоль кромки воды, и песок поскрипывал под ногами. Мефодий же брел сзади, оставляя на влажном песке глубокие следы. Машка оглянулась на дом. Оседлавший скалу, тот возвышался и над островом, и над озером, и над нею самой. Дом сверкал на солнце нарядной белизной, но… все равно производил
Впервые в жизни она поступила наперекор Галке и теперь чувствовала себя неуютно.
А еще Мефодий молчал.
Берег менялся, песок исчезал, сменяясь камнем. И мелкая галька была скользкой, оттенок имела сине-сизый, как голубиное крыло. Камни скрипели и похрустывали.
– Знаешь, бывает, что тебе кажется – ты знал человека. – Мефодий догнал Машку и взял ее за руку. Ну вот тебе и ничего личного…
…А руку Машка вырывать не стала, холодно потому как. Зима скоро. Зимой на острове, надо полагать, очень красиво. Белый снег, морозные узоры на окнах, точно витражи. И озеро седое, тяжелое… его покрывает лед? Если так, то до берега можно добраться пешком. Или на санях.
– А потом выясняется, что ничего-то ты не знал. Мерещилось тебе это знание.
– Это из-за Греты?
– Она напилась. – Мефодий дернул головой. А ветер взъерошил его короткие волосы. – Когда-то она была другим человеком… а теперь вот… она не хотела становиться такой, как ее мать, но потихоньку становится. Генетика? Предопределенность?
Машка не ответила, и Мефодий замолчал. Так они и гуляли вдоль берега в полном молчании, каждый думая о своем. Берег шел изломами, дразнил трещинами и обрывами. Узкая тропка еще больше сузилась, протискиваясь меж красных валунов.
– Идем, – Мефодий вдруг очнулся от мыслей и, не выпуская руки, потянул Машку за собой.
Куда?
Опять к воде?
Но эта тропа пробиралась по крутому склону. И Машка с трудом по ней спускалась. Камень был скользким, ноги разъезжались, только благодаря Мефодию Машка не полетела кувырком. Впрочем, благодарить она не спешила, поскольку без него вовсе на эту козью тропу не сунулась бы.
– Здесь, – он остановился у самой воды. Озеро врезалось в камень узким водяным языком, по обе стороны которого, словно десны со спиленными желтыми зубами валунов, поднимался берег. Две ели, некогда угнездившиеся на нем, вытянулись, сплелись корнями.
– Здесь нашли Кирилла, – пояснил Мефодий и руку выпустил. – А вот там – одежду… он был пьян. А здесь глубоко. Единственное место, где глубоко. Кирилл умел плавать. В бассейне.
Мефодий наклонился и зачерпнул мутную темную воду, которая полилась сквозь пальцы.
– Открытой воды он боялся. И об этой боязни знали все. Он сам мне рассказал, как прошлым летом решил, что страх можно побороть. Вытащил всех на берег. Семейный отдых.
Вода была почти черной.
А само место, честно говоря, жутким.
– И в воду полез, думая, что сумеет… у него ведь все получалось… и когда-то давно, когда у него еще не было своего бассейна, он плавал в озере. У берега, но плавал же. А тут сказал, что едва не утонул. Софья вытащила.
В это место не заглядывает и ветер. А дом хоть и виден, но далек. И из окон вряд ли удастся рассмотреть уединенную ложбину. Кромка берега скроет. И деревья.
И кто-то знал об этом тихом и очень удобном местечке.
– Знаешь, – Машка сглотнула и еще раз оглянулась на дом. – Я тоже думаю, что твоего брата убили. Извини, но… нетрезвый человек вряд ли сам одолеет спуск. Даже если хорошо будет знаком с ним. Очень круто. И скользко. И…
– И кто-то шел с Кириллом, не позволяя ему упасть?
Да, а потом довел до края, помог раздеться, сложил одежду и проводил Кирилла к воде. А сам сел на берегу и подождал, пока озеро сделает остальное.
Именно! Он или она не ушли сразу.
Надо было убедиться, что Кирилл и вправду захлебнется, а не выберется, протрезвев, на берег.
Машка сказала, что думает, и Мефодий кивнул.
– Да, похоже на правду.
Только ее не захотели слушать. Сняв куртку, Мефодий бросил ее на камень.
– Садись. Место ведь красивое, если не думать о…
…О трупе незнакомого Машке человека? Да, пожалуй. В черной воде отражаются ели, и каменные валуны лежат, греются на зябком зимнем солнце. То тут, то там пробивается травка. И солнце плывет над водой.
– Расскажи о Стасе, – попросила Машка, усаживаясь на куртку. Галка непременно бы проворчала, что куртка – слишком тонкая, а камни наверняка холодные и Машка, сидя на них, простудится. А простуда обрастет осложнениями…
Галка осталась дома, с младшенькой и старшим, который заявил, что хочет стать великим математиком и уже второй день кряду спит в обнимку с учебником.
– Что рассказать? – Мефодий сел рядом, и Машка, отбросив стеснение, прислонилась к теплому его плечу.
– Все. Просто… ну сам смотри. Грета – жена твоего брата. Софья – его любовница. Григорий – сын… а кем вам приходится Стася?
Мефодий задумался и думал несколько секунд. Прежде чем ответить, он сунул руку в карман и вытащил горсть семечек.
– Будешь?
– Мусорить нехорошо…
– Я хозяин, разрешаю.
– Тогда буду.
Семечки Машка любила, а Галка строго-настрого запрещала их приносить, потому как, во-первых, мусор, а во-вторых, дурной пример детям.
– Стася… знаешь, интересный вопрос. Как-то о ней я и не задумывался. Она тихая. И какая ей выгода от смерти Кирилла?
– Понятия не имею, – честно ответила Машка, щелкая семечки пальцами. Наверняка пальцы станут черными и под ногти грязь забьется. Но ведь вкусно же! – Поэтому и спрашиваю, кем она вам приходится.
– Никем.
Странно.
– Совсем никем? – уточнила Машка. И Мефодий пожал плечами:
– Попробую узнать, но… знаешь, на нее как-то внимания не обращали. Но ты права, она же попала в дом. И если так, то у Кирилла имелись основания… да, странно.