Лунный камень
Шрифт:
— Она гостила у вас в доме, — ответил я. — Могу я просить вас пригласить ее сюда, не говоря о том, что она увидится здесь со мною?
— Смело! — сказал мистер Брефф.
Произнеся только одно это слово в ответ на мое предложение, он снова прошелся по комнате.
— Проще говоря, — продолжал он, — мой дом должен превратиться в ловушку для Рэчел, с приманкой в виде приглашения от моей жены и дочерей. Если бы вы были не Фрэнклин Блэк и если бы это дело было на волос менее серьезно, чем оно есть, я отказался бы наотрез. Но обстоятельства сейчас таковы, что я твердо уверен: сама Рэчел будет впоследствии
— Когда? Завтра?
— Завтра мы еще не успеем получить от нее ответ. Пусть будет послезавтра.
— Как вы дадите мне знать?
— Сидите все утро дома, я сам заеду к вам.
Я поблагодарил его за неоценимую помощь, которую он мне оказывал, с чувством горячей признательности и, отказавшись от гостеприимного приглашения переночевать в Гэмпстеде, вернулся на свою лондонскую квартиру.
О следующем дне я могу только сказать, что это был самый длинный день в моей жизни. Хотя я знал о своей невиновности, хотя я был уверен, что гнусное обвинение, лежавшее на мне, должно разъясниться рано или поздно, все же я как-то упал в собственном мнении и не хотел видеть никого из моих друзей. Мы часто слышим — чаще всего, впрочем, от поверхностных наблюдателей, — что преступление может иметь вид невинности. Гораздо вернее мне кажется то, что невинность может походить на преступление. Я приказал никого не принимать целый день и осмелился выйти лишь под покровом ночной темноты.
На следующее утро, когда я еще сидел за завтраком, неожиданно появился мистер Брефф. Он подал мне большой ключ и сказал, что ему стыдно за себя первый раз в жизни.
— Она придет?
— Придет сегодня завтракать и проведет целый день с моей женой и дочерьми.
— Миссис Брефф и ваши дочери посвящены в нашу тайну?
— Иначе было нельзя. Но женщины, как вы, может быть, сами заметили, не так строги в своих правилах. Мое семейство не испытывает угрызений совести. Так как цель состоит в том, чтобы помирить вас с Рэчел, моя жена и дочери, подобно иезуитам, смотрят на средства для ее достижения со спокойной совестью.
— Я бесконечно обязан им. Что это за ключ?
— Ключ от калитки моего сада. Будьте там в три часа. Войдите в сад, а оттуда через оранжерею в дом. Пройдите маленькую гостиную и отворите дверь напротив, которая ведет в музыкальную комнату. Там вы найдете Рэчел — и найдете ее одну.
— Как мне благодарить вас?
— Я вам скажу, как: не обвиняйте меня в том, что случится после этого!
С такими словами он ушел от меня.
Ждать приходилось еще долго. Чтобы как-нибудь скоротать время, я стал просматривать письма, принесенные с почты. Между ними оказалось письмо от Беттереджа.
Я поспешно распечатал это письмо. К моему удивлению и разочарованию, оно начиналось с извинения в том, что не содержит никаких особенных новостей. В следующей фразе появился опять неотвязный Эзра Дженнингс. Он остановил Беттереджа, возвращавшегося со станции, и спросил его, кто я таков. Узнав мое имя, он сообщил о том, что видел меня, своему патрону, мистеру Канди. Доктор Канди, услышав об этом, сам приехал к Беттереджу выразить свое сожаление, что мы не увиделись. Он сказал, что имеет особую
Я сунул это письмо в карман и через минуту забыл о нем, поглощенный своим будущим свиданием с Рэчел.
Когда на часах гэмпстедской церкви пробило три, я вложил ключ мистера Бреффа в замок садовой калитки. Признаюсь, что, входя в сад и запирая калитку с внутренней стороны, я чувствовал некоторый страх при мысли о том, что может произойти. Украдкой я осмотрелся по сторонам, опасаясь какого-нибудь неожиданного свидетеля в скрытом уголке сада. Но ничто не подтвердило моих опасений. Аллеи сада все до одной были пусты, и единственными моими свидетелями были птицы и пчелы.
Я прошел через сад, вошел в оранжерею, миновал маленькую гостиную. Когда я положил руку на ручку двери в противоположной стене, я услышал за ней несколько жалобных аккордов. Рэчел часто так же рассеянно перебирала клавиши, когда я гостил в доме ее матери. Я был принужден остановиться на несколько мгновений, чтобы собраться с духом. В ту минуту прошлое и настоящее всплыли передо мною, и контраст между ними поразил меня.
Через несколько секунд я вооружился мужеством и отворил дверь.
Глава VII
Увидев меня в дверях, Рэчел встала из-за фортепьяно.
Я закрыл за собой дверь. Мы молча смотрели друг на друга. Нас разделяла вся длина комнаты. Движение, которое Рэчел сделала, встав с места, было как будто единственным движением, на какое она была сейчас способна. В эту минуту все ее душевные силы сосредоточились во взгляде, обращенном на меня.
У меня промелькнуло опасение, что я появился слишком внезапно. Я сделал к ней несколько шагов. Я сказал мягко:
— Рэчел!
Звук моего голоса вернул ее к жизни и вызвал краску на ее лице. Она молча двинулась мне навстречу. Медленно, как бы действуя под влиянием силы, не зависящей от ее воли, она подходила ко мне все ближе и ближе; теплая, густая краска залила ее щеки, блеск ее глаз усиливался с каждой минутой. Я забыл о цели, которая привела меня к ней; я забыл гнусное подозрение, лежавшее на моем добром имени; я забыл всякие соображения, прошлое, настоящее и будущее, о которых обязан был помнить. Я видел только, как женщина, которую я любил, подходит ко мне все ближе и ближе… Она задрожала, она остановилась в нерешительности. Я не мог больше сдерживаться — я схватил ее в объятия и покрыл поцелуями ее лицо.
Была минута, когда я думал, что на мои поцелуи отвечают, минута, когда мне показалось, будто и она также забыла все на свете. Но не успела эта мысль мелькнуть у меня в голове, как ее первый же сознательный поступок заставил меня почувствовать, что она все помнит. С криком, похожим на крик ужаса, и с такой силой, что я сомневаюсь, мог ли бы устоять я против нее, если бы попытался, она оттолкнула меня от себя. Я увидел в глазах ее беспощадный гнев, я увидел на устах ее безжалостное презрение. Она смотрела на меня гневным взглядом как на постороннего человека, оскорбившего ее.