Лунный нетопырь
Шрифт:
Она облизнула пересохшие губы, отметая легкую тревогу:
— Я просто прибыла из дальних земель, где детям дают еще и не такие диковинные имена… — О черные небеса Вселенной, как легко обманывать мужа, и как трудно говорить первому встречному одну только правду! — Но ты устал за долгую ночь, проголодался…
Он, как и вчера, серебряной лодочкой приблизил к ее лицу свою ладонь, точно намереваясь коснуться подбородка, и снова удержал руку на расстоянии падающей ресницы. Горон Неприкасаемый…
— Лукавишь. Ты вовсе не хочешь забираться под лиственную крышу,
Она засмеялась, но постаралась при этом, чтобы ее смех не звучал слишком тревожно:
— Откуда ты это знаешь? Внутренний голос шепнул?
Теперь настала его очередь удивляться:
— Голос? Внутренний? Ты имеешь в виду ветер, завывающий в подгорных лазах и переходах?
Ну, слава древним богам, у него нет дара этого… яснослышанья, что ли. Проверить ее слова он не может. Но все равно она чувствовала, как что-то заставляло ее избегать любой неправды (кроме собственного происхождения, да и про это она ему рано или поздно поведает).
— Нет, Горон, не ветер. Я так называю всякие внезапные мысли, которые приходят в голову словно ниоткуда… да пожалуй, действительно, как ветер.
Он задумчиво покачал головой, пробормотал как бы про себя:
— Ниоткуда. Слово для чужака. А я исходил здесь столько дорог, что знаю, откуда, из какого ущелья прилетает каждый ветерок…
— Сколько же в тебе неутомимости! — невольно вырвалось у принцессы. — Из тебя вышел бы непобедимый воин!..
Она осеклась — а что, если здесь и вовсе нет воинов?
Но на этот раз он понял ее неверно и, кажется, горестно усмехнулся, хотя за волной волос этого было не разглядеть:
— Воин. Ты хочешь сказать: если бы не мое уродство? Тем не менее, я неплохо владею длинным клинком.
— У нас это называют — меч. Я тоже им владею… — Ну, вот опять приходится прикусывать язычок! — Настолько, насколько это доступно женской руке.
Вывернулась.
Ох, как трудно четко отмеривать правду!
— Меч… Тоже забытое слово.
Он вздохнул и словно замкнулся в себе. Как видно, она опять слишком близко подошла к какой-то тайне, от которой он решил держать ее подальше.
Надо надеяться — пока.
Что ж, спешить она не будет — чем больше тайн, тем интереснее. А сейчас надо довольствоваться хотя бы тем, что он согласился проводить ее к загадочным маггирам.
— Скажи, Горон, ты и на завтрашнее утро оговоришь место встречи?
— Разумеется. Оглянись на склон горы — видишь три белых камня, а меж ними — проем, ведущий в подземный лаз? Вход в него узкий, но потом он расширяется, так что пойдешь по нему неспешно, левой рукой касаясь стены. Правой-то камень не щупай, там ходы боковые, третий по счету как раз к Нетопыреву замку выводит. Опасайся туда свернуть. А как треть от всей ночи пройдешь, так подгорный лаз кончится, и живая тропа продолжится, вечным деревом обереженная, как сегодня. Не заблудишься.
— Ну, сегодня-то деревца были не вечные, а совсем молоденькие, — невольно вырвалось у нее как бы в подтверждение того, что всю ночь она честно прошагала по указанной тропочке.
Но Горон возмущенно встряхнул
— Нерадиво! Учили тебя спустя рукава — а может, и ты, поскакушка, была неприлежна. Какие ж еще деревья?
Ей оставалось только пожать плечами:
— Да все, что вдоль дороги…
— Древо. Вечное, единое древо. Все леса, кои дали пристанища здешним поселенцам — лишь ветви единого дерева. Его корни тянутся от подлесья к подлесью, и над ними проложены тропы, живые тропы. Приложи ухо к такой тропе — услышишь, как дышит под нею корень.
— Ну, это я уже уловила, — пробормотала она смущенно.
— Добро. А подлесье, возле которого ты будешь ждать меня завтра поутру, носит гиблое название: Порух.
— Как, как?
— Порух. В незапамятные времена на том месте с неба обрушилась глыба исполинская, извергающая колдовской огонь. Чего огонь коснулся, то преобразилось: травы выше людей выросли, стволы раздвоились и по земле стлаться стали; живность окрестная кто ног прибавила, а у кого и головы лишние появились… Должно быть, без маггиров не обошлось, хотя они и не признаются. И народ в том подлесье, как трава пещерная — ввысь тянутся, а телом чахлы до изумления. И живут недолго.
— Так, может, мы в это селение и заходить не будем?
— Придется. Ни одного из них я не могу пропустить. Да и сейчас мне пора. Мы с тобой, Эссени, оба ищем то, что нам самим пока не ведомо. Путь неблизкий. Отдыхай… и пусть этим жарким днем сны твои будут облачны.
Он повернулся так стремительно, что она не успела разобрать, улыбнулся он ей, или это ей только показалось.
— Горон!
— Да.
Он обернулся — нет, улыбки не было.
— Если я все-таки собьюсь с дороги, по каким приметам мне искать этот Порух?
Вот теперь он действительно улыбнулся:
— Не заблудишься. На подходе к Поруховой купине стоят два обгорелых пня, сожженных молниями. Хотя на них, пожалуй, уже и сеть накинули, чтобы ночами по ней вьюнковая звень-трава тянулась… Порух-то невелик, ему бы давно надо расширить свое подлесье, да руки у порушанцев слишком слабы, им под силу плести да ткать, в гонцы да носильщики и то редко кто годится. Вымрет подлесье.
— А почему маггиры не помогут — разве они не чудодеи?
— Разве, — сурово проговорил, как отрезал, Горон. — До завтрашнего утра, Эссени. И помни про левую руку.
— Горон!
— Да? — Казалось, он совсем не был раздосадован тем, что она все время останавливает его. А она на его месте уже давно взбеленилась бы.
— Ты сказал — путь будет недолгим; так что давай, на этот раз сделаем наоборот: вперед пойдешь ты.
Он молча кивнул и исчез под щетинистым покровом купины. Торопливо до совершеннейшей неучтивости.
Так ты ему нужна или он — тебе?
Она, вздохнув, задумчиво проводила его взглядом, нахмурилась: что это он говорил про левую руку? А, да. Пойдешь направо — к Нетопырю попадешь. Такую сказку она уже слыхала. В золотом асмуровском подземелье. Сказка, в которой древние богатыри были до странности нелюбопытны. Чем она от них и отличается…