Лунный синдром (сборник)
Шрифт:
— Вина! Бутылку!
Половина посетителей бара моментально повернули головы в сторону стола Колосальникова и обнаружили весьма странную картину…
2
Лариса работала продавцом уже семь лет. Правда, делала это с большим внутренним напрягом и крайней неохотой. Работа её, надо сказать, не являла собой процесс сложный и непосильный, а была скорее нудной и однообразной, и удовольствия особого не доставляла. Но деньги Ларисе, как и любому человеку на этой земле, были нужны, и она покорно работала.
Магазинчик, где она трудилась
Практически всех покупателей Лариса знала в лицо, а некоторых даже по именам. Контингент покупателей был самым что ни на есть обыкновенным. Днём основными посетителями были хозяйствующие женщины и молодые родители с детьми. Часто заходили подростки, не достигшие ещё возраста, разрешающего им потреблять алкоголь, но почему-то всегда именно за алкоголем. Ларисе было наплевать, что подрастающее поколение спивается, тем более что поколение это она сильно недолюбливала, а потому с охотой продавала наглым подросткам всё, что те желали. Зарплата её напрямую зависела от выручки, и это было ещё большим стимулом к игнорированию российского законодательства, разрешающего употребление крепких напитков только с двадцати одного года.
Ночью же все покупатели превращались в пьяный сброд, и у Ларисы создавалось ощущение, что во всём городе не существует ни одного трезвого человека. Пьяные покупатели зачастую заводили с Ларисой долгие беседы, смысл которых всегда сводился к просьбе дать «чекушечку» или «поллитру» до завтра, до получки. И Лариса поначалу, будучи женщиной доброй и отзывчивой, давала. Но ни завтра, ни послезавтра деньги за товар ей никто не заносил, а заносили в магазин давешнего просителя в совершеннейшем опьянении, и просили ещё парочку «поллитров» для того, что бы привести его в чувство, и клялись, что как только он придёт в то самое чувство, деньги тут же будут найдены.
Но и тогда, когда Лариса вновь одалживала в дрожащие руки два булькающих сосуда, деньги не находились. За водку приходилось платить из собственного кармана. Так продолжалось довольно долго, до тех пор, пока Лариса не сказала — «Хватит!». Она перестала кредитовать обнаглевших алкоголиков и на все мольбы и демонстрации предсмертных обмороков отвечала твёрдо — «Нет!». Тогда некоторые вконец обезумевшие от яда зелёного змия элементы повадились водку у Ларисы красть. И опять за недостачу платила она свои кровные рубли.
Начальник Ларисы, Сысой Каримович Хачималакян, был человеком жадным, а потому работали в магазине всего две продавщицы посменно, Лариса и Вера, недалёкая хохлушка, приехавшая десять лет назад покорять Москву, но тут же «залетевшая» от первого попавшегося таксиста, разродившаяся сыном Лёшкой и сильно потолстевшая. Понятное дело, что охранника Сысой Каримович нанимать не стал, в целях экономии. Всю бухгалтерию вёл сам, успешно скрывая от налоговых органов большую часть прибыли, а всю ответственность за сохранность товара возложил на плечи Ларисы и Веры. Женщины, конечно, поначалу пытались сопротивляться такому недальновидному положению дел, но Сысой Каримович отвечал просто и доступно:
— Слюшай! Нэ нравэтса — ухады!
Уходить было некуда, и продавщицы, за глаза понося хозяина всем спектром родного языка, оставались трудиться.
Но
Лариса сидела на стульчике за прилавком и разгадывала кроссворд. Вот уже полчаса она ломала голову над словом из семи букв, к разгадке которого должен был привести простой, казалось бы, вопрос: «Самый известный натюрморт Петрова-Водкина?». У Ларисы уже были две разгаданные буквы в клеточках, вторая «е» и последняя «а», но название картины никак не всплывало в сознании продавщицы.
Может быть, потому, что в фамилии художника присутствовало столь нелюбимое Ларисой слово «водка», вызывающее в ней смутную тревогу и отвращение. Она таращила глаза на шахматную доску кроссворда, и со стороны больше всего напоминала жареного в масле толстолобика на сковородке.
Скрипнула дверь, и Лариса увидела, как в магазин вошли два самых обыкновенных подростка. Внимательно осмотрев их, продавщица идентифицировала покупателей как неопасных, и снова погрузилась в разгадку слова. Краевым зрением она видела, как покупатели, встав у витрины в дальнем углу, о чём-то перешёптываются. Внимание Ларисы к ним угасло, и она, снова округлив глаза, погрузилась в разгадку слова, которое неуловимой бабочкой уже звенело в голове, но никак не вырисовывалось чётко. Не прошло и минуты, как она заметила надвинувшиеся из-за прилавка тени подошедших покупателей, Лариса подняла глаза, и, к ужасу своему, увидела вовсе не тех, кого ожидала увидеть.
Перед ней возвышались двое громил, с лицами, нетронутыми интеллектом, как девственный ландшафт пустыни, до которого ещё не добралась индустриальная цивилизация. Один криво улыбнулся, и Ларисе, конечности которой вмиг онемели, будто наколотые новокаином, стали видны жёлтые кривые зубы, обладатель которых, казалось, и не подозревал о высочайших достижениях современной стоматологии.
Второй мордоворот, наоборот, выглядел крайне суровым и обиженным, как если бы всю жизнь думал про себя, что красив подобно американской кинозвезде Бреду Питу, но вдруг впервые увидел себя в зеркале. Лариса поняла, что все её опасения, столь долго таящиеся внутри трепетной души, были не напрасны.
Кривозубый положил лопатоподобную клешню на прилавок, и, обдав бледнеющую продавщицу зловонным перегаром, прохрипел.
— Деньги давай!
Лариса, и не помышляя ни о каком сопротивлении, открыла кассу, загребла ватной рукой всю покоящуюся там наличность и протянула грабителям. Сердце её в этот момент сорвалось куда-то вниз, как рухнувшая с небоскрёба люлька чистильщиков окон, ноги подкосились, и Лариса, теряя сознание, начала заваливаться срубленной берёзкой под прилавок. Упав, она задела массивным телом картонную коробку с пресервами «сельди атлантической», и за долю секунды до того, как сознание её отключилось, она вспомнила наконец-таки ответ на вопрос из злополучного кроссворда. Натюрморт Петрова-Водкина назывался «Селёдка».